Мы кричим для того, чтобы нас услышали и помогли. Но когда знаешь, что тебя не услышат или когда уверен, что не придут на помощь, перестаёшь кричать. И со временем крик как таковой просто-напросто атрофируется.
Ты можешь прилагать колоссальные усилия, грызть, пилить и ломать, но иногда проблемы, как сталь Гадфильда, самоупрочняются. Ее твердость становится равной твердости приложенных усилий. Это битва с Ничем, а значит победить невозможно.
Так вот почему многие жертвы не сопротивляются и как овцы идут на убой: они израсходуют все свои силы, волю и больше ничего не могут предпринимать, только молятся, чтобы мучения длились не слишком долго.
— Ваши коллеги из отдела убийств подарили мне столько… — я сделала вдох, подбирая подходящее слово, но не смогла его отыскать. — В общем, если по-простому: я ненавижу полицию и всё, что с ней связано. Видите, как высокий показатель стресса просто объясняется. Хотя справедливости ради стоит заметить, что парочка детективов не вызывает у меня отторжения… странно, да? Это как любимая жена в комплекте с ненавистной тёщей.
Счастливые моменты упираются в самые незначительные, порой абсурдные и смешные стечения обстоятельств.
Я поймала себя на мысли, что без истерик желаю себе смерти. Когда нет никакой возможности спастись, вырваться на волю, и страх терзает как голодный волк — начинаешь искать альтернативные способы освободиться. Пускай даже через насильственную смерть — всё лучше, чем влачить жалкие дни в холодной и тёмной темнице, прибывая в полном одиночестве и находясь под гнётом постоянного ужаса. Я понимала, что во мне говорит отчаяние, но не видела благополучного исхода всей этой истории.
— Вот скажи, убивать людей — это плохо?
— Определённо.
— Вот представь, что ты возвращающийся с работы коп, идёшь по улице и тут видишь, как кого-то зверски избивают арматурой, — голос Джеффри звучал по профессиональному ровно. — Ты требуешь отойти от пострадавшего, но агрессор не обращает на тебя внимания и продолжает свою экзекуцию. Намерения напавшего очевидны: он хочет убить. Ты, как хороший человек и бравый полицейский, применяешь табельное оружие — всё согласно уставу — и убиваешь озверевшую личность.
— Мило…
— Это автоматически сделает тебя плохим человеком?
— Это ведь была защита гражданского лица. В мои профессиональные качества входит…
— Не увиливай.
— Считаю, что нет. Не сделает. Потому что таких жёстких мер требовала ситуация.
— Я тебе сейчас задам несколько вопросов, подумай над ними как следует, чтобы потом, когда придёт время, ты могла достойно ответить как минимум себе: как человек решает, когда можно применять насилие? И что нас вообще делает хорошими? Если вспомнить мой пример и отбросить условности, та версия тебя в роли полицейского убила субъекта, но, несмотря на это, ты не назвала её плохим человеком. Так что на самом деле делает нас плохими и хорошими? Что если вообще нет таких разделений?
В каждом из нас всю жизнь борются две сущности одного целого, обречённые вести эту кровавую войну каждый день. Для них конец один — смерть обоих вместе с человеком, ведь без одного невозможно другое. Как треугольник не будет собой без своих трёх углов.
— Чего нам, людям, не хватает, так это терпения. Это я понял, только разменяв седьмой десяток. Об этом очень точно передаёт притча о бабочке. Нам, когда мы замечаем куколку, не терпится увидеть бабочку, лишь немногие дожидаются естественной последовательности, но в основном, уловив с каким трудом пробивается на свет насекомое, спешат ему помочь, разламывая кокон. Но из-за того, что бабочку лишили этой необходимой борьбы, её крылья остаются слабыми и не могут поднять тельце божьего создания, из-за чего оно может только ползать, а после, так и не ощутив вкус полёта, гибнет. Если тебе тяжело, мисс, знай, что твои собственные крылья набираются необходимой силы, чтобы ты могла завершить некую метаморфозу. Только не забывай, что куколка не может видеть себя со стороны, ей нужен некто, кто скажет ей, как она выглядит. Именно поэтому нам нужны друзья и, само собой, любимые — их глаза являются истинным зеркалом, в нём можно увидеть себя без той мишуры, которую мы сами вокруг навешиваем. Но не смотрись в абы каких людей, только в тех, кому доверяешь. А остальные — это те, кто из зависти или подлости, а может и просто из дурного нрава или даже скуки попытаются разбить твой кокон личности.
— Но как определить кто есть кто?
— Как только почувствуешь при взаимодействии с кем-либо, как нечто давит на голову, а то и сжимает со всех сторон — это насилие. Совсем как если кто-то возьмёт куколку реальной бабочки и сожмёт в пальцах.
— Но бывают ситуации, когда человек помещает сам себя в рамки и его просто жизненно необходимо оттуда насильно извлечь.
— Это верно. Но чтобы не стать узником самого себя, надо знать одно действенное лекарство.
— Какое же?
— Честность с самим собой. Тогда ни за что не пропустишь момент, когда сжала сама себя в тисках. Если поддерживаешь связь с внутренним Я, то «услышишь» как стенки кокона личности трещат. Люди своеобразные создания, они легко могут разрушить себя изнутри, ища виноватых в той или иной ситуации, вместо того чтобы примириться в первую очередь с самими собой. Мне это видится бегом за тенью.
— Только лишь бы не останавливаться, чтобы не оглядываться и не видеть то, что сам натворил. Всегда легче заколотить дверь в захламленную комнату, чем убраться в ней.
— Именно…
Моя реальность — сплошной надрыв, замешенный на самообмане, и ничего больше. А жила я в надеждах и вере о том, что когда-нибудь всё станет если не отлично, то хорошо. Но каждый раз становится только хуже! Может, всё дело во мне? Возможно, я притягиваю к себе преступные элементы как магнит железо? Не в этом ли заключается слово «судьба» и всё зависит от того, какой ты от рождения «магнит»?
Наверное, когда мы поражены печалью или горем, мы все становимся младше, какой бы возраст при этом не значился в паспорте.
Cлайд с цитатой