Море робкого не пожалеет.
Я с Апраксиным-то не родня. Его дело — ушицу хлебать, а моё — рыбку ловить.
Море робкого не пожалеет.
— Я люблю тебя, храмовый страж Джиад. Не надо, не говори ничего. Я знаю все, что ты скажешь, — уже слышал не раз. Я просто тебя люблю. Это как прибой — ему не нужно ответа от берега, чтобы возвращаться снова и снова. Я люблю тебя за силу души, за честь и мудрость. За то, что рядом с тобой я хочу стать лучше, как можно лучше, понимаешь? Не для того, чтобы ты меня полюбила, а чтобы моя любовь была достойна тебя. Ты можешь уплыть куда угодно, хоть на край света, все равно останешься во мне. Ты в моем сердце, Джиад, как жемчужина в раковине. Знаешь, как рождается жемчуг? В него превращается песчинка, ранившая жемчужницу. Я теперь знаю, с любовью так же. Я думал, что любовь — Золотой Жемчуг, приз на гонках, награда победителю, что ее надо отнять у соперников, присвоить и хранить, не подпуская никого, не отдавая в чужие руки. А ты не такая. Любовь к тебе нельзя добыть силой или выиграть — только вырастить в себе, через боль.
— Вовек не забуду! Слышь, Афанасий Петрович?
— Да ладно, чего там. Сочтёмся... на том свете угольями.
— Вы по ней скучаете, по той кем были... которую уже не помните?
— Это как скучать по суше, когда заплываешь далеко в море. Она под тобой глубоко, недосегаема. Ты плывешь над ней и не можешь коснуться, но она там.
Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.