— Всё-таки плохо, когда к человеку всё сразу приходит.
— Что, «всё»?
— Что? Счастье.
— А как оно должно приходить?
— Постепенно и очень долго. Так, чтобы на всю жизнь хватило. А то вспыхнет, как спичка. Ни света, ни привета...
— Всё-таки плохо, когда к человеку всё сразу приходит.
— Что, «всё»?
— Что? Счастье.
— А как оно должно приходить?
— Постепенно и очень долго. Так, чтобы на всю жизнь хватило. А то вспыхнет, как спичка. Ни света, ни привета...
Счастье ограничено: бесполезно насиловать реальность, чтобы стать счастливым, не получится.
... истинный успех страны измеряется не валовым национальным продуктом, а «валовым национальным счастьем».
– Миша, такое ощущение, будто ты в секте состоишь или наркотики принимаешь – такой весь из себя тихий, спокойный, гармоничный. Улыбаешься ходишь.
– Очень жаль, что в этой стране таких людей принимают за сектантов или наркоманов, – ответил он.
– Ты что, с ума сошёл?
– Да. Это лучшее, что может случиться с каждым из нас. Вот только кто и куда сходит?
– Куда? В безумие.
– В без умие.
То, что находится внутри нас, более влияет на наше счастье, чем то, что вытекает из вещей внешнего мира.
Флора, женщина всегда хочет верить в «раз и навсегда». У кого-то так и складывается. Но чаще жизнь учит не привязываться, не зарекаться и продолжать идти дальше, навстречу новому, неизвестному. И урок этот – прежде всего урок честности с собой. Кому-то удобнее мучиться там, где нет любви, чем становиться счастливой там, куда зовет сердце.
Своими поступками мы пишем свою судьбу. Ошибаемся, горюем, встречаем свое счастье. Часто мы случайно сворачиваем со своего пути и теряемся. Как бы это не звучало, но такие ужасные вещи нужны нам. Только они могут возвратить нас обратно на истинный путь, показывая всю суть нашего мира.
Иметь в себе самом столько содержания, чтобы не нуждаться в обществе, есть уже потому большое счастье, что почти все наши страдания истекают из общества, и спокойствие духа, составляющее после здоровья самый существенный элемент нашего счастья, в каждом обществе подвергаются опасности, а потому и невозможно без известной меры одиночества.
Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других.