Сладости могут забрать твои зубы,
Но всерьёз хотят забрать лишь душу.
Сладости могут забрать твои зубы,
Но всерьёз хотят забрать лишь душу.
Я якорь твой -
Не отцепили сердце.
На землю как бы не упали небеса.
Любовь куёт на славу — из свинца,
И от даров её не отвертеться.
А вообще-то я смерти не боюсь. Это естественный, необратимый процесс. Душа наша всё равно остаётся на земле, если она в нас есть.
Все вы таковы! — воскликнул он полусердито-полупечально. — Сентиментальничаете о своих бессмертных душах, а умирать боитесь.
А что делает смерть с нашей душой? Какой природой наделяет её? Что берёт у нее или придаёт ей? Куда девает её? Возвращает ли ей хоть изредка телесные очи, чтобы смотреть на землю и плакать?
Никто не знает, что происходит там, за гранью смерти. Никто и никогда этого не узнает.
Но есть старая, очень старая легенда. И она гласит, что тело — конечно, а душа — вечна. Если погибает тело, душа отправляется в новый круг перерождения, чтобы спустя некоторое время снова родиться на земле.
Кое-кто считает также, что число миров бесконечно, и, побывав в одном мире, душа может отправиться в другой.
А еще есть такое мнение, что если душа очень хочет жить, она может занять чужое тело, из которого уходит душа прежнего хозяина.
Говорят, так тоже бывает. Душа не уходит, а просто переселяется.
Но это, конечно, просто глупость. Никто ведь так и не признался в таком переселении…
Теперь я знаю, что такое смерть, но бессмертие стало понятнее. Жизнь — не для счастия: в этой мысли заключено великое утешение. Жизнь — для души; следственно, Маша не потеряна.
Я никогда не умирал -
ведь смерти нет.
Когда в меня вселялась тьма,
являлся свет.
Держа за руку — уводил,
как в детстве мать.
Я темноту давно забыл -
ей не догнать -
тебя... меня...
как леопарда воробью,
Адью.
Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворённой. Она творится на земле, в течение всей жизни. Сама жизнь — не что иное, как эти долгие и мучительные роды. Когда сотворение души, которым человек обязан себе и страданию, завершается, приходит смерть.
В счастье, подлинном счастье — всегда прикосновение вечности к душе, и потому оно открыто смерти: подобное познается подобным. В суете же нет вечности, и потому она ужасается смерти.