Спроси у любого пожилого человека, приметил он, как жизнь прожил? Ни черта он не приметил!
Одному-то и курить, и помирать тошно.
Спроси у любого пожилого человека, приметил он, как жизнь прожил? Ни черта он не приметил!
Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?
Били за то, что ты — русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того, чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии.
Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли!
Идёт бычок, качается... вокруг метель метёт. Куда Россия катится? Куда бычок бредёт?
Идёшь ты к дому, к семье... Мать небось ждёт: сынок-кормилец вернётся, старость её пригреет, а ты, должно, близко к сердцу не принимаешь того, что она, мать твоя, белым днём чахнет по тебе, а ночьми слезами материнскими исходит... Все вы, сынки, таковские... Пока не нажил своего приплоду, до тех пор и не лежит у вас душа к родительским страданьям.
Пишу и сам собой восторгаюсь: до чего ярко сочетались во мне все лучшие чувства лучших людей нашей эпохи. Тут вам и нежно-пылкая страсть, и «глас рассудка твердый». Винегрет добродетелей помимо остальных достоинств.