Фредерик Стендаль. Красное и чёрное

Рассудочная любовь, конечно, гораздо разумнее любви истинной, но у нее бывают только редкие минуты самозабвения; она слишком хорошо понимает себя, беспрестанно разбирается в себе, она не только не позволяет блуждать мыслям — она и возникает не иначе, как при помощи мысли.

Другие цитаты по теме

Я здесь только благодаря моему имени. Но в ваших гостиных ненавидят мысль, ей надлежит держаться на уровне каламбура из водевильного куплета, — вот тогда она получает награды. Но если человек думает, если в его шутках есть какая-то сила и новизна, вы его называете циником.

Скука супружеской жизни наверняка убивает любовь, если она и была до брака, и при этом, говорит некий философ, супруги, достаточно богатые, чтобы не работать, очень скоро не знают, куда деваться от скуки, до того надоедают им мирные семейные радости. А среди женщин только очень сухие натуры не начинают в браке мечтать о любви.

... Вдруг перед ней мелькнуло страшное слово — прелюбодеяние. Все самое отвратительное, что только низкое, гнусное распутство может вложить в представление о чувственной любви, вдруг встало перед ней.

… В нашем [духовном] звании надо выбирать: либо благоденствовать в этом мире, либо в жизни будущей; середины нет.

Любовь на сердце, секс в уме,

О чём бы мы ни говорили.

У нас всегда он в голове,

Хоть мы и кажемся другими.

Если отдаешь кому-то частичку своего сердца, то этот человек начинает полностью занимать твои мысли и ни для чего другого уже не остается места.

Подари любовь и доброту другим — и ты будешь счастлив. Поделись с кем-нибудь своими мыслями — и тебе станет легче. Найди спокойствие в шуме — и ты обретешь покой.

Тирания общественного мнения — и какого мнения! — так же глупа в маленьких городах Франции, как и в Американских Соединенных Штатах.

Невольно я подумала – а стала бы я ждать Данте, если бы случилось так, что мир требовал бы от него большего внимания, чем собственная жена и дети? Если бы мне пришлось коротать годы в затерянной посреди леса избушке, каждый вечер зажигать свечу у окна, с трепетом ожидая – не застучат ли по утоптанной тропе конские копыта? Не заскрипят ли доски на старом, добротном крыльце, не стукнет ли входная дверь, впуская в домашнее тепло столь давно ожидаемого хозяина? Сумела бы я сохранить такую же беззаветную веру в его возвращение, как Элия?

Не знаю.

Но не могу сказать, что не попыталась бы. Пока есть ради чего бороться, есть кого ждать у окна…

Есть кого любить.

Было важно знать, что она, эта женщина, существует в мире, было важно думать о ней — о том, как она проснулась этим утром, о том, как двигалось ее тело, ныне принадлежащее ему — ему навсегда, думать о том, что она думает.