— Это дело чрезвычайной срочности.
— Боже, сэр Малкольм. Куда спешить египтянам возрастом в две тысячи лет?
— Это дело чрезвычайной срочности.
— Боже, сэр Малкольм. Куда спешить египтянам возрастом в две тысячи лет?
— Всё дано нам богом, кроме кораблей.
— Но в своих путешествиях, вы бывали на многих.
— Приятнее от этого не становится.
— Он пришёл ко мне с кровью на лице. С кровью моих родичей, моих детей и внуков. Он умолял меня убить его, снять с него скальп и носить на поясе.
— Почему ты этого не сделал?
— Потому что я подумал, что будет более жестоко позволить ему жить и страдать.
Что ж, кажется, у нас есть подопытный, сомнительно-египетского происхождения, который в какой-то момент своей жизни решил заточить себе зубы, покрыться иероглифами и развить панцирь.
— Знаете ли вы, скольких я убил? В Африке мы стояли по колено в крови. Было время, когда я охотно убил бы и вас. Возможно, наступит день, когда я охотно это сделаю. А пока вы мне пригодитесь.
— И не более?
— Чего еще? Простить вас? Ищите прощения в своей церкви, здесь вам его не найти!
— Вы хотя бы на МИГ представляли, через ЧТО я прошла?! Эта непростительная ошибка стоила мне всей жизни. Думаете, вы страдали? Думаете, вы видели кровь? Думаете, вы ходили по трупам?! Разложите их отсюда и до самого горизонта, — а я все равно зашла еще дальше! Вы слабый, похотливый и самовлюбленный человек! Как смеете вы заговаривать со мной о смерти?!
— Тогда будем говорить о ней вместе.
Я вспомнил одну охоту на львов много лет тому назад. Ты двигаешься сквозь заросли и видишь мельком добычу. В основном гриву, плечи. Ты готовишь оружие, делаешь всё очень тихо, и вот наступает момент: ветер меняется, трава перестаёт качаться, лев поворачивается, смотрит на тебя, и в этот момент ты понимаешь, что ты уже не охотник, ты сам жертва.