Генри Миллер. Тропик Козерога

Вы постоянно тратите силы на то, чтобы сохранить равновесие. Вас поражает некое духовное головокружение, вы балансируете на самом краю, ваши волосы стоят дыбом, вам не верится, что под ногами у вас неизмеримая бездна. А начинается это как избыток оптимизма, как страстное желание пойти навстречу людям, проявить к ним любовь. Чем решительнее ваши шаги навстречу миру, тем стремительней он убегает от вас. Никому не хочется истинной любви, истинной ненависти. Никто не даст вам прикоснуться к сокровенным недрам, исключение делается лишь для священника в час исповеди. Пока вы живы, пока кровь горяча — вы делаете вид, будто у вас вовсе нет ни крови, ни скелета, ни покрывающей скелет плоти. Сойдите с газона!

Вот лозунг, с которым живут люди.

6.00

Другие цитаты по теме

Нужно быть уничтоженным как человек, чтобы возродиться как личность.

Земля — это громадный организм, наделенный чувствами, планета, насквозь пропитанная человеческой сущностью, живая планета, выражающая свои чувства с трудом и с запинками, она не дом белой расы, или черной расы, или желтой расы, или исчезнувшей голубой расы, а дом человека, и все человеки равны перед Богом, и все получат свой шанс, не сейчас, так через миллион лет.

Если вы решили прилепиться к стаду — вы защищены. Чтобы вас приняли и оценили, вам надо обнулить самого себя, стать неотличимым от стада. Можно мечтать, коль ваши мечты такие же, как у всех. Но ежели вы мечтаете по-другому, вы не в Америке, не американец в Америке, а готтентот в Африке, или калмык, или шимпанзе. Как только вы заимеете «инакую» мысль, вы тут же перестаете быть американцем. А как только вы стали кем-то другим, вам лучше поселиться на Аляске или в Исландии. Я говорю со злобой, завистью, враждебностью? Может быть. Может быть, я жалею о том, что не сумел стать американцем. Может быть.

Возможно, дед был прав: меня с детства испортила страсть к чтению. Теперь я давно уже ничего не читаю, но отрава до сих пор сидит во мне. Люди стали для меня книгами. Я прочитываю их от корки до корки и выбрасываю за ненадобностью. Чем больше читаю, тем ненасытнее становлюсь. Этому нет конца и не будет, пока я снова не выстрою мост к жизни, от которой отгородился в детстве.

Когда в мир является Человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих все еще стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несет в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества. Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с еще не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ зашиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее всеподавляющей лжи мира, сильнее, чем все орудия пыток, изобретенные трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности.

Мне следовало научиться жить с дерьмом, плавать как крыса в помойке — или утонуть.

Если понаблюдать за каждым, выследить, схватить, сунуть под перекрестный допрос, припереть к стенке, заставить признаться, мы бы все, откровенно говоря, очутились бы в тюрьме. И самыми отъявленными преступниками, говорю вам, оказались бы судьи, министры, народные избранники, духовенство, педагоги, деятели благотворительных организаций.

Я никогда никому не помогал из благих побуждений — я помогал, потому что не мог иначе.

Мы с ним точно разговаривали на тайном языке, в процессе наших бесед другие засыпали или растворялись в воздухе, как призраки.

Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь.