Мари Руткоски. Поцелуй победителя

Другие цитаты по теме

— Однажды на свете жила портниха, которая умела ткать материю из чувств. Она шила платья из восторга: легкого, блестящего и гладкого. Кроила честолюбие и пыл, спокойствие и изобретательность. И, вот, она в такой мере овладела своим ремеслом, что на нее обратил внимание один из богов. Он решил воспользоваться ее услугами.

— Что это был за бог?

— Тсс, — произнесла Инэй. Как бывает во сне, Кестрел обнаружила себя в своей детской постели, которая была украшена резными зверями. Инэй сидела подле нее, элегантно расправив плечи. Эту осанку Кестрел всегда пыталась перенять. Няня продолжила свою сказку: — Бог пришел к портнихе и сказал: «Я хочу рубашку из умиротворения».

«Богам не нужны подобные вещи», — ответила портниха. Бог посмотрел на нее в упор.

Девушка узнала в его взгляде угрозу.

Она повиновалась его требованию, и, когда бог надел рубашку, та подошла ему безукоризненно. Цвета преобразили его, и лицо больше не казалось таким бледным. Портниха смотрела на бога и думала о том, что произнести не смела.

Бог щедро отплатил ей золотом, хотя портниха не просила денег. Он был доволен.

Однако этим все не закончилось. Бог вернулся и потребовал, чтобы портниха сшила ему плащ из привязанности. Не успела девушка ответить, как он ушел. Они оба знали, что она повинуется.

Портниха заканчивала подол плаща, когда в ее лавку вошла старушка и стала рассматривать те вещи, которые не могла себе позволить. Она протянула руку над прилавком, за которым работала портниха. Сморщенные пальцы замерли над плащом из привязанности. В потускневших глазах появились искорки такой тоски, что портниха отдала старушке плащ и ничего не попросила взамен. Она могла сшить еще один и быстро.

Но бог оказался еще более быстрым. Он вернулся в деревню раньше, чем обещал. Кого же он увидел, если не спящую у огня старушку, завернувшуюся в плащ, который был ей слишком велик? Что он почувствовал, если не хватку предательства, резкий и глубокий укол ревности, которого ему следовало постыдиться?

Тихо, как обычно, он снова появился в лавке портнихи, подобно ночному холоду. «Отдавай мой плащ», — потребовал он.

Портниха сжимала в руках иголку. Этим она едва ли могла защититься от бога. «Он не готов», — сказала она.

«Лгунья».

Это слово придавило Кестрел своим весом, и она спросила:

— В этой сказке я — портниха или бог?

— Ты знаешь, как играть в «Клык и Жало»? — спросила она.

— Возможно.

— Либо ты знаешь, либо нет.

— В любом случае это не имеет значения.

Кестрел нетерпеливо вздохнула.

— И почему же?

Его зубы сверкнули в неярком вечернем свете.

— Потому что ты не захочешь играть со мной.

Она считала, что Арин — не тот, кем кажется. Он обладал телосложением человека, которому с детства приходилось тяжело работать, однако умел играть в валорианскую игру, и играть хорошо. Он говорил на ее языке так, будто старательно изучал его. Знал — или притворялся, что знает, — привычки геранской леди и расположение ее покоев. Спокойно и уверенно вел себя с жеребцом Кестрел, и хоть это, возможно, ничего не значило (он ни разу не ездил на Джавелине), но девушка знала, что до войны умение ездить верхом в геранском обществе было признаком высокого положения.

Кестрел слушала плеск волн о борта корабля и крики борьбы и смерти. Она вспомнила, как ее сердце, столь скрытное, развернулось, подобно свитку, когда Арин поцеловал ее. Оно раскрылось.

Если ее сердце и в самом деле было свитком, она сможет сжечь его. Оно станет вспышкой пламени и горстью пепла. Тайны, которые она заключила в себе, исчезнут. Никто ничего не узнает.

Если бы отец знал, он бы выбрал для Кестрел воды.

Но она не могла. В конечном итоге не хитрость не позволила ей прыгнуть, и не решимость. Это был прозрачный страх.

Она не хотела умирать. Арин был прав.

— Ты ужасна. Да помогут мне боги, если я перейду тебе дорогу, Кестрел.

— Ты уже перешел, — заметила девушка.

— Но разве я тебе враг? — Арин преодолел расстояние между ними и тихо повторил: — Враг.

— У меня есть дела.

— Например?

Она попыталась изобразить беззаботный тон.

Он ответил тем же.

— Например, мне надо пораздумать над тем, что делать с внезапно свалившейся на меня кучей спичек.

— Но мы славились чем-то еще? Кроме богатства, дикости и плохих манер?

Инэй глотнула чая, глядя на Кестрел поверх ободка чашки. Кестрел почувствовала возрастающую неловкость. Она надеялась, что Инэй не спросит о причине, заставившей ее задать этот вопрос. Но женщина сказала лишь:

— Вы славились своей красотой. Разумеется, это было до войны.

— Да, — тихо ответила Кестрел. — Разумеется.

— Одевайся, — сказал Арин.

— Выйди.

Он покачал головой:

— Я не буду смотреть.

— Правильно. Не будешь, потому что сейчас ты выйдешь.

— Я не могу оставить тебя одну.

— Не глупи. Что я могу сделать, в одиночку отвоевать город обратно, не выходя из своей гардеробной?

Арин провел рукой по волосам.

— Ты можешь убить себя.

Кестрел горько ответила:

— Я думала, по тому, как я позволила тебе и твоему другу распоряжаться мной, было понятно, что я хочу остаться в живых.

— Ты могла передумать.

— И как именно я смогу это провернуть?

— Например, повеситься на своем ремне для кинжала.

— Так забери его.

— Ты используешь одежду. Лосины.

— Где Арин? — спросил Плут.

— В горах.

— Что он там делает?

— Не знаю. Полагаю, что, поскольку валорианское пополнение прибудет через горный перевал, он оценивает достоинства и недостатки поля сражения.

Плут бросил ей ликующую ухмылку.

— Это не беспокоит тебя — быть предателем?

— Не вижу, в чем и кого я предала.

— Только что ты подтвердила, что войска придут через перевал. Спасибо.

— Едва ли стоит благодарностей, — ответила Кестрел. — Почти все подходящие корабли империи были отправлены на восток, а значит, другого пути в город нет. Это мог понять любой человек, у которого есть мозги, и именно поэтому Арин сейчас в горах, а ты — здесь.

— Кто Вы?

— Я — леди Кестрел, — прохрипела она. Непрошеные, ужасные, неправильные, из нее вырвались заученные слова, и она не успела остановить их: — Дочь генерала Траяна. Геранцы захватили полуостров…