Мари Руткоски. Поцелуй победителя

— Что ты сказала? — прошептал Арин по-валориански, уставившись на Джесс.

Та неуверенно переводила взгляд с него на Кестрел.

— Бог лжи. Геранский бог. Ты же знаешь, у валорианцев нет богов.

— Разумеется, у вас нет богов. У вас нет душ.

Другие цитаты по теме

— В чем дело? — спросил он.

Казалось, Кестрел не станет отвечать. Но затем она сказала:

— Плут сделает вид, что твои идеи — его.

Арин знал это.

— Тебе не все равно?

Вздох отвращения.

— Нам нужен предводитель, — сказал Арин. — Мы должны победить. Как — значения не имеет.

— Ты считаешь, что видишь истину, — сказал Арин Кестрел по-герански, — потому что люди позволяют тебе верить в это. Если ты обвинишь геранца во лжи, думаешь, он посмеет возразить тебе?

Похоже, мы оба не стали теми, кем должны были стать по ожиданиям других.

Затем он тихо произнес:

— Я могу помочь.

— Что?

— Я могу заплести тебе волосы.

— Ты?

— Да.

— Хватит, — сказал он. — Хватит притворяться, что горюешь по ком-то, кто был не твоей крови.

Его рука, будто стальные тиски, сжала ее запястье. Кестрел вырвалась. От жестокости его слов ее глаза снова наполнились слезами.

— Я любила ее, — прошептала Кестрел.

— Ты любила ее, потому что она исполняла любую твою волю.

— Это неправда.

— Она тебя не любила. Она никогда не смогла бы полюбить тебя. Где ее настоящая семья, Кестрел?

Она не знала. Всегда боялась спросить.

— Где ее дочь? Внуки? Если она и любила тебя, то только потому, что у нее не было выбора, у нее больше никого не осталось.

— Уходи, — приказала Кестрел, но Арина в комнате уже не было.

— Я десять лет был рабом. Больше я им быть не намерен. Что ты думала сегодня в карете? Что все нормально, если я всегда буду бояться прикоснуться к тебе?

— Это не имеет никакого значения. Я не дура. Тебя продали мне, чтобы ты предал меня.

— Но я тебя не знал. Я не знал, насколько ты…

— Ты прав. Ты меня не знаешь. Ты чужой.

Он оперся рукой о дверь.

— А что с валорианскими детьми? — требовательно спросила Кестрел. — Как вы поступили с ними? Их тоже отравили?

— Нет, Кестрел, разумеется, нет. О них будут заботиться. Они будут жить в достатке. С нянями. Таков был план. Ты думаешь, мы — чудовища?

— Думаю, да.

Она считала, что Арин — не тот, кем кажется. Он обладал телосложением человека, которому с детства приходилось тяжело работать, однако умел играть в валорианскую игру, и играть хорошо. Он говорил на ее языке так, будто старательно изучал его. Знал — или притворялся, что знает, — привычки геранской леди и расположение ее покоев. Спокойно и уверенно вел себя с жеребцом Кестрел, и хоть это, возможно, ничего не значило (он ни разу не ездил на Джавелине), но девушка знала, что до войны умение ездить верхом в геранском обществе было признаком высокого положения.

— Мои друзья мертвы? — спросила Кестрел. — Скажи мне.

— Я скажу тебе тогда, когда ты, не сопротивляясь, позволишь мне посадить себя на эту лошадь и когда я усядусь позади тебя, а ты не придумаешь хитрых способов сбросить меня на землю или сбросить нас обоих. Я скажу тебе тогда, когда мы попадем в гавань.

— Ран нет. Почему нет ран?

— Он просто упал, — ответил мужчина. — Когда пушка выстрелила, взрыв сбил Плута с ног. Наверное, ударился головой.

Арин дико рассмеялся. Шли первые минуты битвы, а командир уже лежал без сознания. Это едва ли было хорошим предзнаменованием.

Кестрел поняла его условие.

— Я могу это устроить.

— Я хочу иметь привилегии домашнего раба.

— Они твои.

— И право одному ходить в город. Время от времени.

— Чтобы встречаться с другом.

— На самом деле, с любимой.

Кестрел помедлила.

— Отлично, — сказала она, наконец.