Никогда не знаешь, с какой стороны грозит опасность…
У кого они ещё остались, слезы? Они давно уже перегорели, пересохли, как колодец в степи. И лишь немая боль — мучительный распад чего-то, что давно уже должно было обратиться в ничто, в прах, — изредка напоминала о том, что ещё осталось нечто, что можно было потерять.
Термометр, давно уже упавший до точки замерзания чувств, когда о том, что мороз стал сильнее, узнаешь, только увидев почти безболезненно отвалившийся отмороженный палец.
Лица их заливал пот, а в глазах метался, словно огонь, отчаянный, безжалостный страх смерти, не инстинктивный, а осознанный, опирающийся на опыт; такой страх не способно испытывать ни одно живое существо, кроме человека.
Это только в дурацких романах пишут, будто дух сломить нельзя. Я знал прекрасных людей, которых превращали в ревущую от боли скотину. Почти всякое сопротивление можно сломить, нужно только время и подходящие инструменты.
…хотя жизнь узника не представляла в глазах эсэсовцев никакой ценности, количество присутствующих – живых или мертвых – должно было быть в строгом соответствии с количеством номеров и фамилий в списке. Бюрократизм не отступал даже перед трупами.
В сутках много часов, а для смерти требуются всего секунды. Много смертей, наверное, скрыто в сверкающих часах, посланных с небосвода безжалостным солнцем.
При сопротивлении важно, чего ты достигаешь, а не как ты при этом выглядишь. Бессмысленное геройство — все равно что бессмысленное самоубийство.
Время. Оно разъедает и разъедает. Действительно почувствуешь, сломался или нет, когда всему этому прийдёт конец, когда захочешь начать всё заново по ту сторону колючей проволоки.
Мы не должны забывать этого [концлагерь]. Но мы не должны и превращать это в культ. Иначе так навсегда и останемся в тени этих проклятых вышек.
Хандке — не нацист. Он такой же заключённый, как и мы. На воле он, наверное, ни за что не убил бы человека. А здесь это делает, потому что у него есть власть, понимая, что нам бесполезно жаловаться. Его-то прикроют. Он не несет никакой ответственности. Вот в чем дело. Власть и никакой ответственности — чересчур много власти в чьих-то руках, понимаешь.
Cлайд с цитатой