Гражданка настаивала на починке старинного будильника, старик еврей-часовщик возражал: «Не берём!».
— Но мне сказали, что тут все детали есть.
— У вас есть бабушка? — спросил часовщик. — Так вот, у неё тоже есть все детали, но она уже не годится.
Я не употребляю наркотики. Мне это уже не нужно. Я постарел, и если мне теперь нужен приход, нужно просто неожиданно встать со стула.
Девочка — девушка — молодая женщина — молодая женщина — молодая женщина — молодая женщина — бабушка умерла.
Я красивый старик, боящийся стать беспомощным. В общем, диагноз — «старость средней тяжести».
Вы знаете, я бы хотел, открыв глаза в возрасте Владимира Владимировича Познера (85), обнаружить, что я не в гробу. Вот это самое большое мое желание. А если все-таки я в гробу — хотелось бы, чтобы я сам, без посторонней помощи из него вышел. Ну, просто очередная примерка. Вот этого я бы очень хотел. А самое главное — я бы хотел себя видеть… да, еще я в принципе хотел бы видеть в этом возрасте! И хоть что-то соображать. Это важно.
Почему-то стала раздражать пресловутая идея демократии. Эта самая демократия почти физически представляется мне чем-то вроде Алеши Баталова — сплошные разговоры о хорошем, личина хорошего, а на самом деле «жри, кто кого может, а ты спасайся как можешь — у нас демократия». Либо наоборот: ты не смей меня трогать — у нас демократия. Мне кажется, что в диктатуре куда больше пользы и справедливости. Демократия — ужасная гадость. И словечко это буржуазное.
— Что вы суетесь? Что вы знаете о старости? Стареть — это скучное занятие.
— Но пока это — единственное средство долго жить.
Мы по уши в трусости и бессилии, от рождения старики,
Сидим в углу, как коты Базилио, напяливши темные очки...
Библия — очень человеческая книга, очень! Может быть, самая человеческая. И она, наверно, книга горя: это вмешательство в жизнь полулюдей. Она исходит из того, что убивают, спят с женой друга… Библия исходит из того, что на самом деле, а на самом деле — горе, подлость, разврат.
Cлайд с цитатой