Первый закон истории — бояться какой бы то ни было лжи, а затем не бояться какой бы то ни было правды.
История — жизнь народов. Роман — жизнь людей.
Первый закон истории — бояться какой бы то ни было лжи, а затем не бояться какой бы то ни было правды.
Но горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это – не просто нарушение «свободы печати», это – замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга. Отживают и умирают немые поколения, не рассказавшие о себе ни сами себе, ни потомкам. Если такие мастера, как Ахматова или Замятин, на всю жизнь замурованы заживо, осуждены до гроба творить молча, не слыша отзвука своему написанному, – это не только их личная беда, но горе всей нации, но опасность для всей нации. А в иных случаях – и для всего человечества: когда от такого молчания перестаёт пониматься и вся целиком история.
Просматривая историю, мы невольно поражаемся незначительному количеству идей рядом с богатым разнообразием фактов. Одной какой-нибудь идеей живет целое столетие.
В Библии история наделялась особым смыслом — пониманием Божьего замысла: всем народам должен был открыться смысл собственного существования, и все народы были равны перед Богом — ведь все они произошли от общего предка, праведного Ноя и его трех сыновей, которые спаслись после Всемирного потопа.
— Ты же знаешь свою личную историю.
— Я не знаю свою личную историю даже близко. Я про себя так много читаю, что мне кажется, я не знаю свою историю.
Мартина Лютера делают ответственным за Реформацию… Но она должна была произойти. И если бы не Лютер, это сделал бы кто-то другой.
Какими бы плохими или хорошими мои предки ни были — они мои! Не в моих силах изменить историю, зато в моих — ее принять. Принять и постараться понять.