— Что мы будем делать, Доггер?
Этот вопрос показался мне разумным. После всего, что ему довелось пережить, Доггер разбирается в безнадежных ситуациях.
— Ждать завтрашнего дня, — сказал он.
— Но что, если завтра будет еще хуже, чем сегодня?
— Тогда мы подождем до послезавтрашнего дня.
— И так далее? — уточнила я.
— И так далее.
Семьи — это поистине тихий омут, и мне еще только предстоит выяснить, какие щуки плавают в глубине моего собственного омута.
Единственный сосуд, в котором можно изучать душу, — это живое человеческое тело, поэтому ее так же сложно изучать, как и мексиканские прыгающие бобы.
Смерть — это скука. Для живых она еще тяжелее, чем для усопших, которым, по крайней мере, не приходиться беспокоиться о том, когда сесть и когда встать, или когда позволить себе слабую улыбку и когда бросить трагический взгляд в сторону.
А – это аспид, что спит под скалой,
Б – браконьер бородатый и злой,
В – это вор…
Черт возьми, я не собираюсь плакать! Совершенно точно нет!
Вместо аспидов и воров отвлекусь-ка я, повторяя яды:
А – аммиак: подышал – задохнулся,
Б – барбитал: проглотил – не проснулся…
Когда надо стимулировать застрявший разговор, продолжительное молчание имеет тот же пробивной эффект, что и вантуз для засорившегося слива.
Жизнь такая штука — как лодка, нажмешь слишком сильно, и вот она пошла ко дну. Однако если не грести, никуда не попадешь. Бесит, не так ли?
Я выяснила, что одна из примет поистине великого ума — это способность изображать глупость в случае необходимости.
Сочиняя ложь, очень важно придумать правильное количество подробностей: слишком много или слишком мало — и тебя выведут на чистую воду.
Хотя это звучит ужасно, но скорбь – забавная штука. С одной стороны, ты нем, но с другой – что-то внутри отчаянно пытается проковырять путь обратно к нормальному состоянию: сделать веселое лицо, выскочить, словно черт из табакерки, и сказать: «Улыбайся, черт тебя дери, улыбайся!»
Юное сердце не может долго быть угрюмым, и я уже чувствовала, что мышцы моего лица устали скорбеть.
Я проверила многочисленные ловушки, которые всегда оставляю для неосторожных нарушителей: волоски на шкафах, смятые клочки бумаги, там и сям рассованные по ящикам (исходя из предположения, что ни один воришка не сможет удержаться и не расправить их) и, за каждой из внутренних дверей, наперсток, до краев наполненных раствором слаборастворимого ферроцианида железа, или желтой кровяной соли, который, если его пролить, не отмоют и семь горничных с семью швабрами за полгода.
Cлайд с цитатой