Вчера я бежал запломбировать зуб
И смех меня брал на бегу:
Всю жизнь я таскаю свой будущий труп
И рьяно его берегу.
Вчера я бежал запломбировать зуб
И смех меня брал на бегу:
Всю жизнь я таскаю свой будущий труп
И рьяно его берегу.
Восточные люди говорят: «Будь гибче. При жизни человек мягкий и гибкий, смерть делает его жёстким.» Это относится и к телу, и к разуму, и к душе.
Зачем пренебрегать телом? Оно и есть жизнь, а душа, если она вообще существует, принадлежит вечности, то есть смерти.
На исходе двадцатого века,
Когда жизнь непостижна уму,
Как же надо любить человека,
Чтобы взять и приехать к нему.
Я тебя люблю, и не беда,
Что недалека пора проститься,
Ибо две дороги вникуда
Могут еще где-нибудь совместиться...
Я понимаю, что можно защищать живых, но чего ради мстить за мёртвых? Ведь им это уже всё равно.
Живя в загадочной отчизне,
Из ночи в день десятки лет
Мы пьем за русский образ жизни,
Где образ есть, а жизни нет.
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.
Мы радуемся или стонем
и тем судьбу отчасти правим:
смеясь, мы прошлое хороним,
а плача — будущее травим.
Тело в конце концов всегда надоедает. Неизменно интересна и прекрасна только мысль, потому что мысль — это жизнь.
Сполна уже я счастлив от того,
что пью существования напиток.
Чего хочу от жизни? Ничего;
а этого у ней как раз избыток.