У юной барышни развлечений должно быть хотя бы вдвое больше, чем обязанностей, особенно если она склонна путать одно с другим.
Всё через жопу, зато от сердца.
У юной барышни развлечений должно быть хотя бы вдвое больше, чем обязанностей, особенно если она склонна путать одно с другим.
— Дался тебе этот Ташер! — в который раз изумился я. — Ты же там затоскуешь и тут же запросишься обратно.
— Думаете, надорвусь? — обиделся Андэ. — Вы не впиливаете! А если даже я захочу назад, в Ехо… По крайней мере, после этого я буду жить там, куда захотел вернуться. А пока я просто живу там, где родился. Это разные вещи.
Я вообще плохо разбираюсь в людях. Особенно в тех, которых люблю. В этом смысле я — какой-то дурацкий наивный варвар, твёрдо уверенный, что пока мы живы, целы и даже не разбросаны по разным концами Вселенной, а вполне себе есть друг у друга, всё у нас отлично. И искренне изумляюсь всякий раз, когда вдруг выясняется, что этого может оказаться недостаточно.
Когда мы танцуем, в мире становится больше радости. А радость — идеальный материал для ремонта прохудившегося бытия.
Встретить детей, играющих в классики, — к счастью.
Встретить взрослого человека на роликах — к счастью. (Самому быть этим самым взрослым человеком на роликах — совершенно особая разновидность счастья, тут и предсказаний не требуется.)
Наступить в лужу — к счастью, что бы там ни говорили вам по этому поводу ваши бабушки много лет назад.
Телефонный звонок — к счастью (всякий звонок — но только сегодня).
Встретить бабочку капустницу — к счастью.
Увидеть цветущий одуванчик — к счастью. (Сколько одуванчиков, столько и счастья, то есть чем больше — тем лучше.)
Услышать воронье карканье — к счастью. Эдгар По нам не указ.
Кто-то должен ходить за хлебом, и пусть это буду я, потому что всякий раз, когда я говорю себе: хорошо бы погулять, непременно выясняется, что времени нет совершенно. Даже жалкие полчаса — немыслимая роскошь для человека, у которого столько работы. Зато выйти за хлебом — нужное, полезное, практически богоугодное дело, кто хочешь подтвердит. И работа милостиво соглашается немного потерпеть. За хлебом — это же двадцать минут туда-обратно, не больше.
Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове — раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами — столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И всё это время будет невыносимо — мне и рядом со мной.
Я и правда рассмеялся — просто потому, что внезапно обнаружил в себе способность смеяться, как ни в чем не бывало. Дураком был бы, если бы тут же ею не воспользовался. Неизвестно, когда в следующий раз так повезёт.