Она ушла. Навсегда. Холод расставания стал ее прощальным подарком. Она сделает это осколком обсидиана. Сам ее научил. Тоньше лезвия, острее стали. Она была права. Без сомнения. Сколько ночей они провели в спорах «за» и «против» самоубийства с глубокомыслием философов, обряженных в смирительные рубашки! Утром мальчик не сказал ни слова и только, когда они собрались отправиться в путь, обернулся, посмотрел на место их стоянки и прошептал:
— Она не вернется?
— Нет, — ответил он.
— Удачи вы нам тоже не пожелаете?
— Я не знаю, что такое удача. На что она похожа. Есть кто-то, кому повезло?
Проснулся в темноте. Дождь уже перестал. Долину заливает тусклый свет. Поднялся, прошелся по краю гребня. Зарево растянувшееся на много миль. Сев на корточки, смотрел на огонь. Явственно различил запах дыма. Послюнявил палец, подставил его ветру. Когда поднялся и повернулся, чтобы идти обратно, увидел освещенный изнутри полиэтилен — значит, мальчик проснулся. Голубоватое свечение, казалось, висело над стартовой площадкой, с которой им предстоит отправиться в последнее путешествие на край света. Про которое некому будет рассказывать. Некому. Не надо себя обманывать.
Иногда она говорила ему про Бога. Он пробовал говорить с Ним, но лучше всего у него получалось говорить с отцом. И он говорил, часто, и не забывал его. Женщина сказала, что это правильно. Что его устами говорит Бог и так из поколения в поколение передается истина.
— Где-то же есть хорошие люди. Ты сам говорил.
— Говорил.
— Ну и где же они?
— Прячутся.
— От кого?
— Друг от друга.
Лежали, слушали. Сможешь это сделать? Когда наступит час? Когда придет время, времени на это не будет. Этот час уже пробил — сейчас или никогда. Прокляни Бога и умри. Что, если револьвер не выстрелит? Должен выстрелить. А если даст осечку? Сумеешь тогда разбить камнем эту, такую дорогую, голову? Неужели внутри тебя живет человек, про которого ты ничего не знаешь? А вдруг? Обхвати сына руками. Вот так. Душа не умеет лгать. Притяни к себе. Поцелуй. Быстро.
Поднял голову навстречу сумрачному дню. Прошептал: «Ты там? Когда мы наконец встретимся? У тебя есть горло, чтоб я мог тебя задушить? У тебя есть сердце? А душа? Будь ты проклят! О Боже, — прошептал он, — О Боже.»
Когда ветер окончательно разогнал тучи, они пошли к тележке, и скинули полиэтилен, и взяли одеяла и все необходимое для сна. Поднялись на вершину холма и устроились на сухой земле под выступом, а после он сидел, обняв мальчика, стараясь его согреть. Закутавшись в одеяла, смотрели, как надвигается непроницаемая темнота. Силуэт города растворился в ней, будто привидение, и он зажег маленький ночник и поставил его с подветренной стороны. Потом они спустились к дороге, и он взял мальчика за руку, и они пошли на другой склон холма, где дорога добиралась до самого верха, откуда еще можно было разглядеть погружающуюся во мглу местность к югу. Долго стояли в своих одеялах на ветру в надежде увидеть свет костра или лампы. Ничего. Только тусклое пятно света их ночника. Затем вернулись обратно. Костер не разжечь — все отсырело. Пришлось съесть скудный ужин холодным и улечься, пристроив лампу между собой. Он захватил книжку для мальчика, но тот слишком устал.
— А можно, лампа погорит, пока я не усну?
— Конечно можно.
Cлайд с цитатой