И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье…
Если дома нет, значит и желания его завести нет.
И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье…
Она знала, что держит «Клёны» в своём маленьком кулачке, и что, если она разожмёт его, всё рухнет, поедет, поползёт, обернётся бесстыдной изнанкой театрального задника — так перепуганный пассажир держит кулак крепко сжатым, когда самолёт попадает в тучи и начинает неловко переваливаться с боку на бок. Пассажир-то знает, что только его желание приземлиться, остаться живым, увидеть черепичные крыши города и серую посадочную полосу аэропорта держит эту бессмысленную железную коробку в воздухе, только его жадное желание, только его.
Ты просто желал, чтобы боль закончилась, — продолжало чудовище. — Твоя собственная боль. И наступил конец твоему одиночеству. Это совершенно нормальные человеческие желания.
Лишь в странствиях себя мы познаем -
Мы, как в тюрьму, заточены в свой дом:
Пока таится в раковине жемчуг,
Ему цены мы верной не найдем.