Когда более не жаждешь обладать, тебе принадлежит весь мир.
Ныне знание — синекура для профессоров философии, и овладеть им можно за восемь семестров.
Когда более не жаждешь обладать, тебе принадлежит весь мир.
Ныне знание — синекура для профессоров философии, и овладеть им можно за восемь семестров.
Когда дом приходит в упадок, осыпается штукатурка. И упадок судьбы тоже имеет свои предвестья. Долго им сопротивляться — безрассудство, а то и сентиментальность, что ещё хуже. Становишься смешон. Конец можно лишь скрыть, но не остановить.
Ярко и полно живёт только тот, кто всем своим существом предается мгновению и живет им так, будто после ничего не будет.
Кто дерзнет назвать что-то мертвым лишь оттого, что оно пребывает в покое? Кто дерзнет сказать, что лишь движение есть жизнь? Разве оно не промежуточно и не преходяще? Ведь им выражают умеренные чувства, разве не так? Самое глубокое ощущение безмолвно, и самое высокое чувство вырастает в долгую судорогу, и восторг венчается оцепенением, и самое мощное движение есть… покой, разве не так? И быть может, самая живая жизнь — это смерть?
Любовь — вот самое острое познание. Она стремится завоевать себе другого. И завоевывает, проникая в него. Она — перетекание, перелив через край, пока не наполнятся водоемы другого. А наполнятся они уже не его водами.