— Вы женаты?
— Был. Дважды. Теперь нет.
Он не говорит: «Теперь я довольствуюсь тем, что подвернётся». Не говорит: «Теперь я довольствуюсь шлюхами».
— Вы женаты?
— Был. Дважды. Теперь нет.
Он не говорит: «Теперь я довольствуюсь тем, что подвернётся». Не говорит: «Теперь я довольствуюсь шлюхами».
Месть — как пожар. Чем больше он пожирает, тем голоднее становится.
— Ещё одно слово, последнее. Я верю, что у нас с ней всё могло сложиться иначе, несмотря на разницу в возрасте. Но было нечто, чего я не смог ей дать, нечто, — он нащупывает слово, — лирическое. Мне не хватило лиричности. Я слишком умело управляюсь с любовью. Даже сгорая, я не пою, вы понимаете, о чем я? И я прошу прощения за это.
Не думаю, что мы готовы умереть, любой из нас, без того, чтобы кто-то нас проводил.
— Ну, в общем, добро пожаловать и оставайся.
— Очень мило, что ты так говоришь, дорогая, но мне хотелось бы сохранить твою дружбу. А долгие визиты — это не для добрых друзей.
И охота же ей лезть не в свое дело! Удивительно, как возбуждает женщин один лишь запах скандала.
Все это слишком напоминает мне Китай времен Мао. Отречение, самокритика, публичные мольбы о прощении. Я человек старомодный и предпочитаю, чтобы меня просто-напросто поставили к стенке и расстреляли.
Науке пока неизвестно сколько может ждать человек.
Когда всё идёт прахом — философствуй.
Мельница слухов вертится день и ночь, перемалывая репутации.
Непреклонность — не признак героизма.