Я раньше думал — книги делаются так: пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак — пожалуйста! А оказывается — прежде чем начнет петься, долго ходят, размозолев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения.
…И разве,
Если захочется очень,
Улыбку возьму,
Пол-улыбки
И мельче,
С другими кутя,
Потрачу в полночи
Рублей пятнадцать лирической мелочи.
Орут поэту:
«Посмотреть бы тебя у токарного станка.
А что стихи?
пустое это!
Небось работать — кишка тонка!».
Но кто же
В безделье бросит укор нам?
Мозги шлифуем рашпилем языка.
Кто выше — поэт
или техник,
который ведет людей к вещественной выгоде?
Оба.
Сердца — такие же моторы.
Душа — такой же хитрый двигатель.
Мы равные.
Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик:
Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят —
что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
как проходит
косой дождь.
Несмотря на всю романсовую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождём пёрышки вырвал.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется — и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я — бесценных слов транжир и мот.
Поэзия — та же добыча радия.
В грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.
Мне и рубля не накопили строчки,
Краснодеревщики не слали мебель на дом.
И кроме свежевымытой сорочки,
скажу по совести, мне ничего не надо.
— Маяковский, каким местом вы думаете, что вы поэт революции?
— Местом, диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос.
Я хочу,
чтоб к штыку
приравняли перо.
С чугуном чтоб
и с выделкой стали
о работе стихов,
от Политбюро,
чтобы делал
доклады Сталин.
Cлайд с цитатой