– Ты мне кое-что должен, – сказала она, протягивая руку. ...
– А волшебное слово?
– Быстро!
Такого волшебного слова Макар не знал.
– А другое!
– И по-хорошему!
– Ты мне кое-что должен, – сказала она, протягивая руку. ...
– А волшебное слово?
– Быстро!
Такого волшебного слова Макар не знал.
– А другое!
– И по-хорошему!
– ... Решай! Ты отрекаешься от пчелы, я ее забираю, потом ухожу, и на этом наше общение заканчивается.
– Да…
– Да? Ты согласен?
– Да пошел ты! – договорил Макар.
— ... Мы тут с Афанасием вечно спорим! Я ему талдычу, что пеги понимают интонации, а не слова! Между «стой!», «пой!», «рой!» или «мой!» для них особой разницы нет. А Афанасий филолух, ему за слова обидно, и он из принципа не соглашается, — пояснил Ул.
— Так и люди, в общем-то, — задумчиво протянул Кирилл. — Можно сказать «идиот!» так, что человек растает от счастья. А можно сказать «ты просто чудо!» — и тебя выкинут в окно.
— Ты просто чудо, Кирюша! — промурлыкала Лена, убедившись, что окон поблизости нет.
— Ни-ко-лай Ле-с-ков, — чуть ли не по слогам прочитал он. — И что? Николай Лесков жив или умер?
— Умер, — сказал Даня.
— Во год какой кривой!
В голосе Макара сквозило бесконечное удивление. Человек умер, а кто-то книжки его читает и вроде как с ним беседует. Во дела! Просто какое-то вызывание духов.
— ... И вообще: во мне живет неблагодарная свинья!
— Ну и пусть живет! Не ковыряй ее! — посоветовал Ул.
— Ты не понимаешь. Если б она только жила, а она все время хрюкает! — пожаловался Афанасий.
— Едва дождавшись окончания грозы, я сел на реактивный диван и полетел к Леопольду Гроттеру.
— Вы полетели на реактивном диване?
Черноморов смутился. Впрочем, нельзя сказать, чтобы очень.
— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать: кто-то из учеников, особенно из «тёмных», мог меня увидеть и поднять на смех. Ещё бы: академик, лауреат премии Волшебных Подтяжек, глава легендарного Тибидохса летит на драном диване с ощипанными куриными крылышками... Диване, из которого торчат медные пружины... Было уже поздно, и меня никто не видел... Да и откуда? Разве кто-то стал бы выглядывать в окно, услышав всего-навсего небольшой грохот... М-м... Я почти даже и не врезался в витраж Зала Двух Стихий, а если стекло и осыпалось, то от времени... Всё-таки ему было семьсот лет...
«Кошмар! А я думала, что витраж разбило молнией!» – подумала Медузия.
— Вначале я хотел воспользоваться ковром-самолетом, но отправляться на ковре в такую сырость было бы транжирством: его погрызла бы моль. И потом, реактивный диван почти в полтора раза быстрее... Ну а про сапоги-скороходы я вообще не говорю. С тех пор, как их сглазили, точность приземления у них почти двадцать верст... О, конечно, я мог бы взять швабру с пропеллером или летающий пылесос, но вы отлично знаете, что они неудобны. Во время долгих перелетов на них затекает спина, а отсутствие багажника мешает захватить с собой даже самый мало-мальский груз.
Преподавательница нежитеведения тихонько вздохнула. К чудачествам академика Сарданапала в Тибидохсе давно уже привыкли. Он вполне мог, перепутав эпохи, заявиться на занятия в римской тоге или воспламенить по ошибке чью-нибудь ушную серу, перепутав ее с серой химической. А что стоит тот случай с гостем с Лысой горы, когда академик погрузил его в трехмесячный сон, прочитав ему случайно вместо приветственной речи заклинание зимней спячки сусликов? Но что ни говори, а всё же он был величайшим волшебником после Древнира.
– Странно! Каждый вечер я жду, что проснусь, и увижу, что вы украли у меня телевизор и сбежали, – сказала Мамася. – Но каждое утро телевизор упорно оказывается на месте!
Долбушин перестал резать лимон и взглянул на телевизор.
– Его никто не покупает, – сказал он.