— Стой! Сила ушла, ты погибнешь!
— Это не самое страшное...
— Стой! Сила ушла, ты погибнешь!
— Это не самое страшное...
— Циско, понял что меня тут держит? Мне надо вернуться.
— Что? Уходишь? Сейчас?
— Он... Он... Он не поможет мне. Он сломлен. И если Кейтлин работает на Савитара, я должен вернуться, пока мы не лишились её навсегда.
— А что насчет остальных? Ты не хочешь помочь им?
— Я не могу помочь им.
— Стоило догадаться. Что бы я ни делал — ты бросишь всех, кто близок тебе.
— Циско, не в этом дело. Просто я не могу остаться. Но ты этого хочешь. Собрать команду. Не Зеркальный Мастер или Волчок сделали что-то со мной. Это был ты.
— Да.
— Что ты сделал?
— Ты ведь создаешь во время бега резонансное поле. Это — его нарушает. Может сил у меня нет, но в технике я разбираюсь.
— А зачем ты меня держал?
— Я скучаю по другу.
— Циско...
— Я не стану тебя останавливать. Не знаю, почему я думал, что ты будешь тем Барри, которого я помнил. В нём ещё горел огонь.
В моем безумьи — так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.
— Просто не верится, что ты завелась из-за какого-то парня!
— Но этот не какой-то! Он открытый, милый, он никогда не сделает мне больно...
— Ой, ну не надо, он же мужчина!
Для некоторых мужчин слёзы хуже, чем побои: рыдания ранят их больше, чем башмаки и дубинки. Слёзы идут из сердца, но иные из нас так часто и так долго отрицают его наличие, что когда оно начинает говорить, одно большое горе разрастается в сотню печалей. Мы знаем, что слёзы — естественное и хорошее душевное проявление, что они свидетельство силы, а не слабости. И всё же рыдания вырывают из земли наши спутанные корни; мы рушимся как деревья, когда плачем.