Благородство натуры, смелость и решительность помогли ей устоять против царящей в мире пошлости.
... довольно трудно продолжать хорошо относиться к тем, кто уже не относится хорошо к тебе.
Благородство натуры, смелость и решительность помогли ей устоять против царящей в мире пошлости.
... довольно трудно продолжать хорошо относиться к тем, кто уже не относится хорошо к тебе.
... при всей своей детской непосредственности, она была защищена двойной броней, материнской и собственной, вполне по-взрослому чураясь всякой фальши, пошлости и дешевки.
Мы редко сочувствуем людям, жаждущим и ищущим нашего сочувствия, но легко отдаем его тем, кто иными путями умеет возбудить в нас отвлеченное чувство жалости.
— Что же вы не создадите себе собственный мир?
— Устал от друзей. Подхалимы — вот что нужно человеку.
— Вы же говорили, что никогда не пьете.
— Но я не говорила, что никогда не буду пить.
Выходило, что жестоким быть нужно; самые симпатичные люди жестоки по отношению к самим себе.
Ей было и жаль его, и противно от прикосновений его липкой руки, но она мило улыбалась, будто всю жизнь только и делала, что беседовала с людьми, у которых заплетается язык. Мы часто относимся к пьяным неожиданно уважительно, вроде того, как непросвещённые народы относятся к сумасшедшим. Не с опаской, а именно уважительно. Есть что-то, внушающее благоговейный трепет, в человеке, у которого отказали задерживающие центры и который способен на всё. Конечно, потом мы его заставляем расплачиваться за этот миг величия, миг превосходства.
Я люблю Францию, где каждый воображает себя Наполеоном, — а здесь каждый воображает себя Христом!