Да, в последнее утро, пожалуй, стоит проснуться в шесть,
Сесть в рассвет, попытаться собрать все вокруг и счесть,
Попросить присяжных в себе учесть.
Да, в последнее утро, пожалуй, стоит проснуться в шесть,
Сесть в рассвет, попытаться собрать все вокруг и счесть,
Попросить присяжных в себе учесть.
Мысль о том, что сон — это маленькая смерть, вполне банальна, но от того не становится менее справедливой. Каждое утро в нашей постели просыпается немного другой, немного не тот человек, что ложился в нее вечером. Мы редко об этом задумываемся, но чувствовать — чувствуем.
мы молодые гордые придурки.
счастливые лентяи и бретёры.
до первого серьёзного похмелья
нам остается года по четыре,
до первого инсульта двадцать восемь,
до первой смерти пятьдесят три года
Обрушится с уставших плеч скала:
меня отпустит прошлых жизней плен.
Мне перестанут сниться зеркала,
и призраки, и лабиринты стен...
Нам внушили, с детства заложили в генах любовь к человеку с ружьём. Мы выросли словно бы на войне, даже те, кто родился через несколько десятилетий после неё. И наше зрение устроено так, что до сих пор, даже после преступлений революционных чрезвычаек, сталинских заградотрядов и лагерей, после недавнего Вильнюса, Баку, Тбилиси, после Кабула и Кандагара, человека с ружьём мы представляем солдатом 45-го, солдатом Победы. Так много написано книг о войне, так много изготовлено человеческими же руками и умом оружия, что мысль об убийстве стала нормальной. Лучшие умы с детской настойчивостью задумываются над тем, имеет ли право человек убивать животных, а мы, мало сомневаясь или наскоро соорудив политический идеал, способны оправдать войну.
Помню, в молодости я думал, что смерть — явление телесное; теперь я знаю, что она всего лишь функция сознания — сознания тех, кто переживает утрату. Нигилисты говорят, что она — конец; ретивые протестанты — что начало; на самом деле она не больше, чем выезд одного жильца или семьи из города или дома.
Со злом договариваться бессмысленно. Его не получится ублажить. Любая сделка окажется заведомо проигрышной. Уступить им — значит, положить начало бесконечной цепочке смертей и страданий.
Я бы хотел умереть, как моя мать. Она была дома, занималась обычными делами, а потом сказала моей сестре: «Приготовь, пожалуйста, чаю, я собираюсь прилечь». Когда через пару минут сестра вошла в комнату с чаем, моей матери уже не было.