Джо Фрейзер

Другие цитаты по теме

От дурной головы и тело страдает.

Мужчина — это тот, кто боится смерти своего сердца, а не смерти своего тела.

Однажды ты проснёшься и почувствуешь, что твоё сердце и душа больше тебе не принадлежат. От тебя останется лишь пустая оболочка, лёгкое облачко, быстрый предрассветный сон, смутное воспоминание о чем-то забытом.

(И однажды ты проснешься, и поймешь, что твои душа и сердце исчезли. И ты станешь пустой шелухой, тихим шепотом, не сильней отснившегося сна или воспоминания о чем-то забытом.)

Зачем пренебрегать телом? Оно и есть жизнь, а душа, если она вообще существует, принадлежит вечности, то есть смерти.

Смерть наступает, когда тело теряет жизненную теплоту, и душа — через поры кожи и отверстия в голове — покидает своё телесное пристанище.

Страх — усугубляющееся с каждым днём сознание, что твоему телу осталось на земле лишь готовиться к смерти, — захлопывает дверь в сон.

Начиная с того дня, когда он чихнул на площади перед виллой Загрея, и вплоть до нынешнего часа, его тело верой и правдой служило посредником между ним самим и миром. Но в то же время продолжало собственное существование, не зависимое от воплощенного в нем человека. И все эти годы в нем длился медленный, незримый процесс распада. Теперь оно завершало свой путь и было готово расстаться с хозяином, вернув его миру. Дрожь, внезапно сотрясшая Патриса, была лишним подтверждением их давнего и обоюдного согласия, которое даровало им обоим столько радостей. Будь иначе, Мерсо не воспринял бы эту дрожь с чувством отрады. Не хитря и не малодушничая, он добился того, чего хотел: в ясном сознании остался наедине со своим телом и теперь мог заглянуть в лицо смерти широко раскрытыми глазами. Суть в том, чтобы вести себя по-мужски, ведь оба они были настоящими мужчинами. И больше ничего вокруг — ни любви, ни показных жестов, — только бескрайняя пустыня одиночества и счастья, среди которой Мерсо разыгрывал свои последние карты.

Когда они любили друг друга — то жадно и просто, то неспешно и изощренно, — всем существом Фандорина овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение, что СМЕРТЬ ЕСТЬ. Он всегда, с раннего детства твердо знал, что жизнь тела невозможна без жизни души — этому учила вера, об этом было написано в множестве прекрасных книг. Но теперь, на двадцать третьем году от рождения, под падающей с неба луной, ему вдруг открылось, что верно и обратное: душа без тела тоже жить не станет. Не будет ни воскресения, ни ангелов, ни долгожданной встречи с Богом — будет нечто совсем другое, а, может, и вовсе ничего не будет, потому что души без тела не бывает, как без тьмы не бывает света, как не бывает хлопка одной ладонью.

Восточные люди говорят: «Будь гибче. При жизни человек мягкий и гибкий, смерть делает его жёстким.» Это относится и к телу, и к разуму, и к душе.

Однажды ты проснёшься и почувствуешь, что твоё сердце и душа больше тебе не принадлежат. От тебя останется лишь пустая оболочка, лёгкое облачко, быстрый предрассветный сон, смутное воспоминание о чем-то забытом.

(И однажды ты проснешься, и поймешь, что твои душа и сердце исчезли. И ты станешь пустой шелухой, тихим шепотом, не сильней отснившегося сна или воспоминания о чем-то забытом.)