Отец вёл меня за руку и рассказывал, что знаменитые витражи собора изготовили около восьми столетий назад и до сих пор никто не знает, как «повторить такой оттенок синего». Мне тогда было восемь, и слова отца ввели меня в ступор, ведь до этого памятного дня я искренне верила, что мир и мы вместе с ним двигаемся по пути прогресса. Мои взгляды на эволюцию истории в тот момент серьёзно пошатнулись.
Мир в детстве видится ярким душистым цветком, в котором ты сам являешься сердцевинкой.
Мир в детстве видится ярким душистым цветком, в котором ты сам являешься сердцевинкой.
Обычные люди старались жить обычной жизнью, просто меланхолия смешивалась у них с черным юмором.
... казалось, мир навеки утратил свою радость. В этом царстве сырости и безмолвия, похожем на рай до свершения первородного греха, людей мучили давным-давно уже забытые воспоминания.
В детстве человек счастлив, как сейчас говорят, по умолчанию. По природе своей ребёнок — существо, предрасположенное к счастью.
Невозможно создать мир, в котором люди оставались бы без внимания. Люди всегда связаны с миром. Люди — это то, что и составляет сам мир. Мир создается людьми, которые обогащают его, портят его, разрушают и снова возвращают к жизни.
Что-то не так было сегодня с окружающим миром. Он как будто дробится на кусочки, которые тасуются в свободном порядке – совсем не так, как ты ожидал.
Конфуцианцы определили бы чашку, исходя из того, на что она похожа, тогда как даосы показали бы на пустоту в центре, без которой она не была бы чашкой.
Дубинка надо мной. Куда от мира деться?
Он день и ночь со мной, и понял я тогда,
Что мясники, как мясники — умельцы,
И на вопрос: «Ты рад?» — я вяло крикнул: «Да».
Трус лучше мертвеца, а храбрым быть опасно.
И стал я это «да» твердить всему и вся.
Ведь я боялся в руки им попасться
И одобрял все то, что одобрять нельзя.
Cлайд с цитатой