Если я тебе буду нужен, если ты захочешь меня, вспомнишь и загрустишь обо мне, как я о тебе,
моя милая, обожаемая дрянь, ты знаешь где меня искать. Во времени и в пространстве. Там, где-то там.
Правда в том, что теперь я здесь. Я здесь и не собираюсь уходить, нетушки. Ни за что, дорогая моя. Никогда-никогдашеньки-никогда.
И мы все будем жить долго, блин, и счастливо.
У тебя такая удивленная рожа, что можешь не притворяться. Не прикидывайся, будто к этому готова, ничего ты не готова. Ни капли. Я свалился тебе на голову, как гром среди ясного неба, как они любят выражаться, из ниоткуда, как ангел мщения — не знаю, точная ли это аналогия, но ты понимаешь — я вернулся, и тебе это как петля на шею. Крепкая такая петля, ты и не знаешь, что делать, что сказать, сидишь тут на скамейке разинув рот и пялишься на меня. Ничё себе! Я все-таки застал тебя врасплох, а?
Из лесу я однажды видел, как он спускается к причалу — светло-серый костюм, возле уха
мобильник. Как фигурка жениха на свадебном торте. Так и хочется ноги оторвать.
«Неплохие идеи» в ту пору часто двигали мной, а очень важные поступки могли совершаться из соображения «почему бы и нет».
Время у нас еще есть. Заглянем в зимний сад, что за сценой рядом, — там декораторы и рабочие
сцены готовятся к спецэффектам, чтобы детвора поверила сильнее, ибо нет ничего волшебнее того,
что по-настоящему живо: роз в горшках, шипастых колючек в горшках, бобовых стеблей в горшках.
Там серебряный мускатный орех и золотая груша, а еще говорящий соловей в клетке и медный говорящий сазан в плошке-пузыре. А дракон — он костюмированный или настоящий? Ладно, все равно автографов не дает.
— Если бы эти летчики ее знали хоть чуть-чуть, — сказал как-то раз Нелсон, — они бы даже в лифте с ней не поехали. Когда самолет взлетает, она каждый раз молится, чтоб он разбился. У нее вместо совести тяга к смерти, она родилась самоубийцей, чудо, что она вообще дожила до встречи со мной.
Меня не оставляет чувство, что изобилие волшебных историй — особенно сказок — как-то связано с нашим растущим осознанием, что люди все больше отъединяются от неприрученного естественного мира. В сказках миры людей и животных равны между собой и взаимозависимы. Насилие, страдание и красота в них делятся поровну. Те, кого влекут к себе сказки, вероятно, желают такого мира, который будет существовать «веки вечные».
... вы отыщете самый что ни на есть чудесный мир. Да, он жесток, и да, в нем случаются утраты. Там убийства, кровосмешения, глад и тлен — все это неотъемлемо от этих историй, как без этого не бывает и нашей жизни. Сказочный мир — он настоящий. В сказке содержатся чары, которые не фальшивы; их заклинанием вызывается защита тех, кому на земле грозит самая большая опасность. «Кроткие унаследуют…» — как говорилось в одной из самых первых историй, что я слышала в детстве. Тогда я в это поверила — верю и сейчас.
Личность мою вылепили летающие кровати, гогочущие ведьмы и заливистые птички. В сочетании с жуткой кинохроникой холокоста, которую демонстрировали у нас в храме, а также — рассказами о горящих кустах, поющих горлицах и расступающихся морях: волшебные истории накрепко отпечатались во мне своей утешительной силой. Я росла девочкой робкой, самое полное счастье переживала лишь в книгах: их открытый мир манил меня и принимал к себе.
Cлайд с цитатой