На игле 2 (T2: Trainspotting)

Выбери дизайнерское белье в тщетной попытке вдохнуть новую жизнь в ваши почившие отношения. Выбери сумки, выбери модные туфли кашемир и шелк, чтобы почувствовать то, что выдают за счастье. Выбери айфон, сделанный китаянкой, которая вышла из окна, и сунь его в пиджак, сшитый в далекой южно-азиатской душегубке. Выбери фейсбук, твиттер, снепчат, Инстаграм и тысячи других способов поливать желчью тех, кого не знаешь. Выбери посты в соцсетях. Расскажи миру о том, что ты ел на завтрак в надежде, что кому-то не посрать... встречу со старой зазнобой и надейся, что ты-то уж выглядишь лучше, чем она. Выбери лайф-блогинг с первой дрочки до последнего вздоха. Общение сейчас – это просто набор нолей и единиц. Выбери десять вещей, которые не знал о звездах и их операциях. Выбери вопли про аборты, шутки про насилие, slut-shaming, порноместь и бесконечный поток женоненавистничества. Выбери то, что в «11 сентября» виноват сионистский заговор. Выбери почасовую оплату, два часа пересадок до работы и ту же участь для своих детей, только хуже, и жалей, что вообще их когда-то завел. А потом откинься и заглуши боль неизвестной дозой мутного дерьма, забодяженного на вонючей кухне. Выбери бесконечное сожаление, что не прожил жизнь иначе. Выбери не учиться на своих ошибках. Выбери ту же заезженную пластинку. Выбери медленно, с наслаждением проглатывать то, что у тебя есть, а не биться за то, чего хочешь. Довольствуйся малым, но с лицом победителя. Выбери разочарование и утрату любимых людей, вместе с которыми каждый раз умирает и часть тебя. Пока не увидишь однажды, что постепенно часть за частью ушло все, и от тебя самого уже ровным счетом ничего не осталось. Выбери будущее, Вероника, выбери жизнь.

6.00

Другие цитаты по теме

Жизнь — это выбор, который мы делаем, так ведь? Я хочу сделать правильный выбор.

Наша жизнь — это выбор. Это скопление множества выборов, которые мы делаем на протяжении всего существования. Не всегда верных, поэтому зачастую жизнь не приносит счастья.

Существует на белом свете довольно распространенная категория людей, которые абсолютно не способны делать выбор.

Жизнь всегда выстраивается в цепочку вариантов, когда приходится делать выбор. Порой ты идёшь направо, порой налево, но всегда надо двигаться вперёд.

Мы можем растратить все наши жизни, позволяя миру диктовать нам, кто мы есть. Нормальные или ненормальные. Святые или сексоманы. Герои или жертвы. Позволяя истории рассказывать нам, какие мы плохие, или какие хорошие. Позволяя нашему прошлому решать наше будущее. Или можем решать сами. И может быть, наше дело — открыть что-нибудь получше.

Иногда надо быть беспощадным, чтобы что-то прекрасное продолжало расти.

Мир простирался перед нами не как чистый лист, полный возможностей, а как лабиринт протоптанных троп, вроде изъеденной термитами древесины. Шагни в сторону из прямой и узкой колеи материализма и карьеры, и сразу оказываешься в другой — в колее для людей, выступивших из основной колеи. А уж эта колея была так проезжена... ( в том числе и нашими собственными родителями). Хочешь мотаться по миру? Быть новым Керуаком? О'кей, скачи прямо в колею «Даешь Европу». Хочешь стать бунтарем? Художником-авангардистом? Иди к букинисту и покупай себе альтернативную стезю, всю в пыли, изъеденную молью, рассыпавшуюся в прах. На каком бы поприще мы себя ни воображали, все оборачивалось каким-нибудь клише под нашими ногами, как рекламный буклет с джипом на первой полосе или расхожая реприза хохмача-юмориста. Все архетипы, казалось нам, к тому времени, когда нам придется получать дипломы, станут сплошной банальщиной, включая и тот, который мы как раз в те дни примеряли, — затертого интеллектуала в черном. Заваленные идеями и стилями прошлого, мы нигде не ощущали открытого пространства.

Ну да, конечно, это классический симптом подросткового нарциссизма — полагать, что конец истории выпадает как раз на время твоего прибытия на эту землю. И почти каждая семнадцатилетняя девчонка, всем озабоченная и читающая Камю, рано или поздно свою колею все-таки находит. Тем не менее какая-то часть этой моей школьной глобоклаустрофобии так меня и не покинула и даже, кажется, становится еще острее по мере того, как ползет время. И мучает меня не отсутствие буквального пространства, а, скорее, глубокая тоска по пространству метафорическому: освобождение, побег, хоть какая-нибудь свобода, не ведущая в тупик...

У каждого свой Аушвиц, каждый из нас – узник и надзиратель, каждый из нас – жертва и палач одновременно…

Если бы люди всегда дожидались, пока будут готовы, в жизни вообще ничего бы никогда не случалось. Жизнь — не ресторан: не получается заказывать блюда из этого меню именно тогда, когда готов к приему пищи.

Каждый берёт то, что выбирает, соответственно, то и получает.