Говорят, что цель художественной литературы — борьба с одиночеством.
Одиночество это возраст. Не описанный в наших книгах.
Говорят, что цель художественной литературы — борьба с одиночеством.
Читатель! Как ты можешь думать, что одинок?
Неужто автор не общается с тобой со страниц своих книг?
Или стены твоего дома не обнимают тебя после восхода первой звезды?
Или земля не пружинит у тебя под ногами, с раннего утра направляя по жизненному пути?
И это ты смеешь называть одиночеством?!
Он чувствует себя одиноким, скучает. Книги, музыка, культура — всё это прекрасно, но существование этим не заполнишь.
В книгах мы находим то, о чем не решаемся говорить с другими, а порой и с самими собой. В этом и состоит важнейшая роль литературы — как-то облегчить наше одиночество.
Что хорошо в литературе — так это то, что она позволяет чувствовать себя не таким одиноким. Но обратная сторона медали состоит в том, что ты перестаешь чувствовать себя уникальным. Это ведь может быть унизительно.
Её друзья — Джек Эллиот и Альфред Тениссон,
А кавалеры — из других эпох.
Я б с радостью позвал её на теннис, но
Её ответ — сухой исландский мох.
Дэвид считал, что книги должны спасать нас от одиночества. Если бы я мог, я бы сказал Дэвиду, что время, проведённое с ним, напомнило мне, что есть жизнь, вместо того, чтобы помочь от неё спрятаться. Я бы сказал ему, что рядом с ним я почувствовал себя не таким одиноким.
Одиночество выработало свойственную таким детям привычку сочинять разные истории и разговаривать с воображаемыми собеседниками. И думаю, с самого начала мои литературные притязания были замешены на ощущении изолированности и недооцененности. Я знал, что владею словом и что у меня достаточно силы воли, чтобы смотреть в лицо неприятным фактам, и я чувствовал – это создает некий личный мир, в котором я могу вернуть себе то, что теряю в мире повседневности.
Если бы кто-то спросил его: «Бен, тебе одиноко?» — он бы посмотрел на этого человека с искренним изумлением. Такой вопрос никогда не приходил ему в голову. Друзей ему заменяли книги.
«Одиноко?»
В ответ он мог бы спросить с недоумением: «Чего? Это как?»