Опирающийся на ружье,
Неизвестный Союзный Солдат делается ещё
более неизвестным.
Опирающийся на ружье,
Неизвестный Союзный Солдат делается ещё
более неизвестным.
И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.
И вечный бой.
Атаки на рассвете.
И пули,
разучившиеся петь,
кричали нам,
что есть еще Бессмертье...
... А мы хотели просто уцелеть.
Что ветру говорят кусты,
листом бедны?
Их речи, видимо, просты,
но нам темны.
Перекрывая лязг ведра,
скрипящий стул -
«Сегодня ты сильней. Вчера
ты меньше дул».
А ветер им — «Грядет зима!»
«О, не губи».
А может быть — «Схожу с ума!»
«Люби! Люби!»
И в сумерках колотит дрожь
мой мезонин...
Их диалог не разберешь,
пока один.
Солдатам не светит хорошая смерть,
Им светит крест возле поля боя.
Крест из дерева вгонят в земную твердь
У павшего воина над головою.
Солдат кашляет в дыму и корчится,
А вокруг грохот взрывов, огонь и вой.
Солдат, пока атака не кончится,
Задыхаясь, не верит, что он живой.
Непереносимость будущего легче выдержать, чем непереносимость настоящего, хотя бы только потому, что человеческое предвидение гораздо более разрушительно, чем все, что может принести с собой будущее.
Всего страшней для человека
стоять с поникшей головой
и ждать автобуса и века
на опустевшей мостовой.
Напрягают, эх-ма, реки полные дерьма, напрягает химзавод
И озоновая дырка пролетает, напрягает.
Напрягает мирный атом, фрукты залитые ядом, напрягает наркота
И сосед, зараза, водки подливает, напрягает.
Напрягают суды и армейские дубы, напрягает террорист.
И солдат в своих стреляет, напрягает.
Напрягают дебаты, сплошь и рядом депутаты.
Напрягают киллеры.
И ОМОН, что меня оберегает, напрягает.
Из-за угла несло нашатырем,
лаврентием и средствами от зуда.
И я был чужд себе и четырем
возможным направлениям отсюда.