Мы все время сидим на безмерном вокзале,
Мы ждем старый поезд, что идет до небес.
На скамьях ожидания, погружаясь в печали,
У которых на деле копеечный вес.
Мы все время сидим на безмерном вокзале,
Мы ждем старый поезд, что идет до небес.
На скамьях ожидания, погружаясь в печали,
У которых на деле копеечный вес.
Я выйду наружу, окруженный тенями
Бездарных актеров немого кино,
Свой цвет шаг за шагом в переулках теряя,
Я скоро скажу, что мне все равно.
Где же мое доказательство жизни?
Где же твое доказательство жизни?
Забавно, не правда ли? Мы все тут живем,
Но как-то не очень мне хочется верить,
Что мы только пыль, что размоет дождем.
Мой маленький мир, словно карточный домик,
До первого ветра стоит без измен,
Но пора бы открыть застарелые окна,
Раскрасить рассветом безмолвие стен.
Вы не понимаете своего века. Делайте всегда обратное тому, что от вас ожидают. Это, по чести сказать, единственный закон нашего времени. Не будьте ни глупцом, ни притворщиком, ибо когда от вас будут ждать либо глупостей, либо притворства, и заповедь будет нарушена.
Иногда я поражалась его терпению. Ждать, пока повзрослею. Отпускать меня на все четыре стороны, а при моей везучести — и в рай, и в ад. Другой давно уже перекинул бы упирающуюся девчонку через плечо и увез в свой дом. Только ничего хорошего из этого не вышло бы, только разделило бы нас еще сильнее. А этот терпит, знает ведь, мерзавец, что сломать меня не получится. Захочу, сама приду.
А я захочу. Однажды захочу. Каждому нужен дом и те, кто любил бы. И мне нужен. Он нужен. Очень.
С утра и до вечера ты все ждал чего-то, но ничего не случалось. Ты ждал, ждал — и ничего не происходило. И так все ждёшь, ждёшь, все думаешь, думаешь, думаешь, пока не начинает ломить в висках. Ничего. Ты по-прежнему один. Один. Один...
Вчера утром вернулся Кшиштоф. Странное он выбрал время. И тут же потопал класть плитку. Это тоже меня несколько озадачило, поэтому я остановила его и напомнила, что у нас сегодня Новый год и что по случаю праздника хотя бы плитку не кладут, а он ответил, что еще как кладут, у них в Польше это обычное дело, но я ему не поверила и пригласила его в ресторан Холменколлена, заказала вина, поблагодарила за подарок, призналась, что такой красивой музыки не слышала уже очень давно, и он тут же, едва сдерживая слезы, рассказал, что его девушка нашла себе другого, а как он думал, спросила я, он весь год торчит в Норвегии, таковы женщины, сказала я, и что за самонадеянность такая, считать, что ты можешь годами отсутствовать, спать на полу с пепельницей чуть не под подушкой, а она должна изводиться где-то там в польской глубинке и ждать как дура набитая.
Мне нравится, когда мужчины в отчаянии и плачут.