Какую бы из поправок снова не узаконили,
Зверьё, по сути своей, жить желает в загоне.
И никакая реформа знаю нам не поможет,
Пока прохожий шакалом держится от прохожего.
Какую бы из поправок снова не узаконили,
Зверьё, по сути своей, жить желает в загоне.
И никакая реформа знаю нам не поможет,
Пока прохожий шакалом держится от прохожего.
Важна твоя рука во время моего отчаяния,
Важны твои глаза в бою за моими плечами.
Река становится шире и мы подходим к устью.
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Прочь от протянутой руки, зажмурится скорей,
Так боишься статус потерять среди недолюдей.
Внушаешь себе — «Я по-другому не умею».
Лучше на костре сгореть, чем быть осмеянным.
Медленно тонешь, куча пустых страстей и тревог,
Гордыня слепит, ты в людях не видишь себя самого.
Важна твоя рука во время моего отчаяния,
Важны твои глаза в бою за моими плечами.
Река становится шире и мы подходим к устью.
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Ты тешишь своё я, вышвырнешь и манишь пальцем,
А он уснул без тебя и больше не просыпается.
Какую бы из поправок снова не узаконили,
Зверьё, по сути своей, жить желает в загоне.
И никакая реформа знаю нам не поможет,
Пока прохожий шакалом держится от прохожего.
Если ветер так и будет набирать обороты,
Ломая ветки, останется со мной хоть кто-то?
Дабы протянуть путь дворами пустыми,
Укрощать страх ночью в заснеженных пустынях.
Подожду тебя, пусть тело моё холодом дышит.
Я в одного не выживу, но ты так и не вышла.
Я — это стержень, несущая опора для мира,
Моя смерть — это блеф, что круто разрекламирован.
Тело в мясо, вражий запас патронов иссяк,
Но я продолжусь во всем, к чему притронулся.