Геннадий Михасенко. Милый Эп

Другие цитаты по теме

— Но это слишком простая дружба, Эп, стадная, что ли, не знаю, как ее назвать. Дружба в первой степени — назовем так. А мне этого мало. Мне нужно покрупнее и поглубже — дружба

в квадрате или в третьей степени! Понимаешь?

— Понимаю.

— И тут я разборчив, не каждого возведу в квадрат.

— Я тоже.

— Ну и вот!

— А Шулин у меня в квадрате!

— А у меня нет. У меня в квадрате ты!

— А геометрия говорит, что если две фигуры порознь равны третьей, то

они равны и между собой!

— То геометрия!

По-моему, если любовь — это небоскреб, то — пусть это и неправильно по-инженерному — никаких там ступенек и этажей нет, а молниеносный лифт: раз — и на крыше!

По-моему, если любовь — это небоскреб, то — пусть это и неправильно по-инженерному — никаких там ступенек и этажей нет, а молниеносный лифт: раз — и на крыше!

Любовь может быть и даже необходима. Но у любви есть ступеньки, лестничные площадки, этажи, наконец! Любовь — это, если угодно, небоскреб, на который нужно умело подняться!

— Нэнси была к нему ближе всего. Она классический пример властной партнёрши.

— Что?

— Ты знаешь этот тип. Они всегда ищут слабых, чтобы потом иметь власть в отношениях.

Многие люди склонны преувеличивать отношение к себе других — почему-то им кажется, что они у каждого вызывают сложную гамму симпатий и антипатий.

Железное правило: если люди любят друг друга, первое, что приходит им в голову, — что они хотят быть вместе, если этого не происходит, то они друг друга не любят, а вот что там вместо любви — можно говорить часами. Не бывает ситуаций, когда у людей любовь, а они живут раздельно (не считая военное время). Люди всегда находят возможность жить вместе, не быть вместе «на летние каникулы», а именно жить вместе, в конце концов семью иметь. Всё остальное — от лукавого.

Уиллу доставляло удовольствие стряпать для неё, забавлять её, петь для неё, заниматься с ней любовью так, как никто до него; но он понимал, что ему никогда не удастся раствориться в ней настолько, чтобы заглушить голос собственных чётких политических взглядов, которые то и дело выливались в ожесточенные дискуссии с её безмозглыми подружками и их бесхребетными приятелями. Короче говоря, он никогда не смог бы поселиться в её надежном и, с его точки зрения, убаюкивающем мирке.

— Ну и зачем всё это было нужно? — поинтересовался наблюдавший за операцией через стекло демиург Мазукта.

— Ты имеешь в виду, зачем нужны были боль, кровь и страдания?

— Именно. Насколько я понимаю, тебе не составило бы труда провернуть все быстро и безболезненно. Так зачем же..?

— Понимаешь… — задумчиво протянул Шамбамбукли, ополаскивая руки после операции, — оно ведь как все должно было быть? Вот захотел человеку бабу. Попросил творца её сделать. Творец вколол ему снотворное, уложил баиньки, трах-тибидох! — а когда человек проснулся, ему подводят уже готовую женщину и говорят «на, мол, пользуйся». И как после этого он станет к ней относиться?

Мазукта почесал за ухом и протянул: «поня-а-атно…»

— Ну вот. А так… может, он хоть немного будет её ценить? — с надеждой произнёс Шамбамбукли.

Никто не успеет ни дёрнуть шнур, ни выдавить с силой стекло.

Всем опоздавшим на этот поезд немерено повезло.

В этом аду всего два пассажира считают до десяти.

Девять – они на вершине мира.

Восемь – они в пути –

Взявшись за руки, до поворота – можно поцеловать?

Он взволнован. Она не против.

Семь. Шесть. Пять.

Он впервые в её квартире. Она говорит – замри.

Они раздеваются – это четыре.

И одеваются – три.

Двадцать месяцев длится лето, кругом идёт голова.

Потом становится меньше света.

Осень, и это – два.

Она считает мелочи важными, он с ней всё чаще строг,

Чёрная кошка бежит по каждой из тысячи их дорог,

Он разбивает зеркало в ванной, она рассыпает соль.

Один – им хочется выть и плакать.

Потом не хочется.

Ноль.

Горит обшивка, стучат колёса, дым горчит как полынь.

Ему – хоть в пекло из этой осени. Ей – хоть в петлю.

Аминь.