Люблю тебя, но не за красоту.
Не блещешь ты небесными чертами.
В тебе люблю я сказочницу — ту,
Что душу может упоить стихами.
Люблю тебя, но не за красоту.
Не блещешь ты небесными чертами.
В тебе люблю я сказочницу — ту,
Что душу может упоить стихами.
Своим любимым женщины вверяют к сердцу ключ, избранникам души, которым сердце верит.
А у певца слова такие есть, он ими как отмычкой к сердцу женщины любой без приглашений отворяет двери.
Поэзия любви нас, грешных, к небу поднимает.
Любви слова чисты, когда они стихи рождают.
Пускай ты трижды отречешься от меня,
Пускай анафеме предашь меня прилюдно,
Я не хочу дожить до отрезвленья дня,
Когда забуду яд твоих фантазий чудных.
Любовь через сердца наводит чувств мосты.
Я на одном краю моста стою, а на другом своею красотой блистаешь ты...
Он испытует — отдалением,
Я принимаю испытание.
Я принимаю со смирением
Его любовь, — Его молчание.
И чем мольба моя безгласнее —
Тем неотступней, непрерывнее,
И ожидание — прекраснее,
Союз грядущий — неразрывнее.
Времен и сроков я не ведаю,
В Его руке Его создание...
Но победить — Его победою —
Хочу последнее страдание.
И отдаю я душу смелую
Мое страданье Сотворившему.
Сказал Господь: «Одежду белую
Я посылаю — победившему».
Ты печаль моя, ты моя радость,
Ты приносишь мне горечь и сладость.
Покуда в мире этом я живу,
Покуда в моём теле сердце бьётся,
«Любимой» словом лишь тебя я назову,
И сладкой болью твоё имя отзовётся.
Увы, поэзия, жемчужина мышленья!
Волнения души, равно как и морей,
Не властны угасить то бледное свеченье,
Что образуется под мантией твоей;
Но стоит гению украситься тобою,
Как чернь кощунствовать начнет, от страха воя, -
Твой блеск божественный его внушает ей.
Энтузиазм всегда враждебен слабым душам:
Опасен кажется им жар, сокрытый в нем.
Но почему? Ведь мы в себе отнюдь не тушим
Другие светочи, что нас палят огнем, -
Жизнь, веру и любовь. Кому придет желанье
Без солнца навсегда оставить мирозданье?
Мы ценим бытие, хотя подчас клянем.
ТонУ, и нет спасенья мне, нет даже и надежды зыбкой,
Но чтобы не расстроить Вас, я закую лицо свое в улыбку.
Под тонкою луной, в стране далекой,
древней,
так говорил поэт смеющейся царевне:
Напев сквозных цикад умрет в листве
олив,
погаснут светляки на гиацинтах
смятых,
но сладостный разрез твоих
продолговатых
атласно–темных глаз, их ласка, и
отлив
чуть сизый на белке, и блеск на нижней
веке,
и складки нежные над верхнею, –
навеки
останутся в моих сияющих стихах,
и людям будет мил твой длинный взор
счастливый,
пока есть на земле цикады и оливы
и влажный гиацинт в алмазных
светляках.
Так говорил поэт смеющейся царевне
под тонкою луной, в стране далекой,
древней...