Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя любовь по произволу, как платье, нельзя.
Письмо вышло длинно, как все любовные письма: любовники страх как болтливы.
Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя любовь по произволу, как платье, нельзя.
«Ведь это не одна любовь, ведь вся жизнь такова... — вдруг пришло ему в голову, — и если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет — не ошибка? Что же я? Как будто ослеп...»
... между мужчиной и женщиной нет и не может быть дружбы, что называемое дружбой между ними — есть не что иное, как или начало, или остатки любви, или наконец, самая любовь.
Любовь не забывает ни одной мелочи. В глазах её всё, что ни касается до любимого предмета, всё важный факт. В уме любящего человека плетётся многосложная ткань из наблюдений, тонких соображений, воспоминаний, догадок обо всём, что окружает любимого человека, что творится в его сфере, что имеет на него влияние. В любви довольно одного слова, намёка... чего намёка! взгляда, едва приметного движения губ, чтобы составить догадку, потом перейти от неё к соображению, от соображения к решительному заключению и потом мучиться или блаженствовать от собственной мысли. Логика влюблённых, иногда фальшивая, иногда изумительно верная, быстро возводит здание догадок, подозрений, но сила любви ещё быстрее разрушает его до основания: часто довольно для этого одной улыбки, слёзы, много, много двух, трёх слов — и прощай подозрения. Этого рода контроля ни усыпить, ни обмануть невозможно ничем. Влюблённый то вдруг заберёт в голову то, чего другому бы и во сне не приснилось, то не видит того, что делается у него под носом, то проницателен до ясновидения, то недальновиден до слепоты.
— Жизнь, жизнь опять отворяется мне, — говорил он как в бреду, — вот она, в ваших глазах, в улыбке, в этой ветке, в Casta diva… все здесь…
Она покачала головой:
— Нет, не все… половина.
— Лучшая.
— Пожалуй, — сказала она.
— Где же другая? Что после этого еще?
— Ищите.
— Зачем?
— Чтоб не потерять первой, — досказала она, подала ему руку, и они пошли домой.
Он никогда не отдавался в плен красавицам, никогда не был их рабом. Обломов ограничивался поклонением издали, на почтительном расстоянии.