Марта Кетро. Лимоны и синицы

Только что у тебя всё было: была кожа под пальцами, вкус чужого пота на языке, волосы, в которые можно запутывать пальцы, запах, тяжесть. Другого человека удивительно много, если однажды подпускаешь его близко, он осязаемый, он дышит, он наполняет две трети тебя, даже когда смирно спит в соседней комнате. И руки твои заняты объятием, жизнью, которая тоже тебя обнимает, – это не о чувствах, это о физическом присутствии тел, пульсирующих сердец, прохладных губ.

И после всего этого наступает момент, когда нужно опустить руки, для верности убрать их за спину и расстаться, разойтись. И тогда самым поразительным оказывается пустота – у тебе внезапно больше ничего нет в ладонях. Всего, что только вот было, занимало, утяжеляло, наполняло, – от этого нет и следа. Сигналы, которые только что забивали все органы чувств, исчезли из эфира. Сначала кажется, что ты ослеп, оглох и окаменел вообще, как садово-парковый болван. Но нет, сердце, глаза и язык на месте, нос нюхает, уши на ветру трепещут, ботинки трут пятку, висок болит. Просто там, где у тебя был человек, его не стало, а так всё в порядке. И ты уходишь, думая разные мысли – как я теперь без этого, как поверить послезавтра, что он есть, и где моё всё?!

0.00

Другие цитаты по теме

Для любви мы ищем, человека с другой системой восприятия. И когда у нас любовь, мир становится целым. Он слышит, что я говорю, а я всём вижу. А потом, когда мы расстаемся, вроде как мне свет пригасили, а ему поговорить не с кем.

Теперь у меня всегда с собой мой личный ад, ещё недостаточно прирученный, чтобы не показываться без вызова.

На самом деле третью неделю пытаюсь собрать себя по обрывкам. Я так сплела наши жизни, что вот теперь, когда он изъял свою, от моей остались одни ошметки. Где мои интересы, мои амбиции, мои желания? Где Я? Никаких признаков, разве что ноги сейчас затекли у МЕНЯ.

Когда мой прекрасный принц поменял меня на какую-то девушку в толстых некрасивых очках, я целые дни, вся в слезах, кружила по городу не останавливаясь. Остановиться значило немедленно заплакать. И только когда я быстро шла, почти бежала, на пределе дыхания, тогда только и не плакала. Я носилась «с ветерком», и прохожие не успевали разглядеть моего перекошенного лица, лишь сквозняком их обдувало. Но стыда не было. Было много печали, которая медленно уходила со слезами (ночью), с усталостью и молчанием (днем). Со словами все просто – говорить не о нем я не могла, а говорить о нём и не плакать я не могла тоже.

Теперь у меня всегда с собой мой личный ад, ещё недостаточно прирученный, чтобы не показываться без вызова.

Каково мне видеть его, чужого? Да примерно так же, как ему — видеть меня, разлюбившую.

Как много значило всё это для меня.

Как воздуха глоток для тонущего в море.

Я говорю тебе спасибо за тебя

И за меня...

И за то, что были мы с тобою...

Скажите ей, что я ушёл,

И что не смог её дождаться.

Лишь октября зажёг костёр,

Чтобы хоть как-то попрощаться.

Кофе с легким привкусом миндаля.

Тихо Чет Бейкер снова играет джаз.

И вместо кроткого вздоха «твоя»

Ровное «это теперь не про нас».

У наших привычных бесед до утра

Новый поистине сжатый формат.

И вместо «может еще раз с нуля»..?

Твердое «больше ни шагу назад».

Незаконченный мой роман

Позолочен и вставлен в рамку.

И разложен по полкам хлам:

Мысли, письма, твои останки.

Но сколько можно вздрагивать видя

Твоё лицо на свежих снимках?

И быть уверенным, что не выйдет

Учиться на своих ошибках.