Здесь можно быть безумцами и талантами.
А у нормальных шансы невелики.
Небо просело глыбою над атлантами.
Тучи легли лепниной на потолки.
Здесь можно быть безумцами и талантами.
А у нормальных шансы невелики.
Небо просело глыбою над атлантами.
Тучи легли лепниной на потолки.
Мёдом и медью клёны льют
В окна троллейбуса.
Ветер свистит мелодию
«Лестницы в небеса».
Выше небес карабкаться
Так ли уж нужно нам?
Волга лисою ластится
Прямо к моим ногам.
Мал потолок, и спят на дне квартир
Запаянные в капсулы надежды,
Когда ты изменяешься, а мир
Вокруг тебя — такой же, как и прежде.
Слышишь — мир мурчит, трется о песок
Мягкой пеной слов,
Но есть люди, что словом сбивают с ног -
И отхлынут вновь.
Лет через пять (может, раньше — не факт) мы не припомним ни этот март, ни своих мыслей, ни слов, ни фраз... Лет через сто не припомнят нас. Времени, знаете, всё равно, с кем мы тогда не сходили в кино, что не осмелились проговорить, что не успели в жизнь претворить... Мелкой частицей толпы на века каждый останется наверняка.
Возле вокзала движенья и мысли обшарпаны.
Спины домов шелестят чешуёй объявлений.
Горд в сети межсезонья топорщится жабрами
Мокрых зонтов, неспособных укрыть от сомнений.
И вроде, те же кручи и ухабы,
Но линия у каждого своя:
Когда один стоит на пике славы,
Другой укрыт лавиной забытья.
Они навсегда забыли свой храпящий и сопящий предутренний город, скопище клопиных нор, гнездо мелких страстишек и мелких желаний, беременное чудовищными преступлениями, непрерывно извергающее преступления и преступные намерения.
В минуты высшего напряжения всего заметней растет человек. Он ощущает мощный прилив сил и способностей. Мы еще дрожим, еще опасаемся сделать неверный шаг, но мы растем. Нами руководят вспышки вдохновения.