— Ты зачем сюда пришёл — проведать меня? Ну, тогда давай поговорим.
— Давай поговорим! — согласился он.
И мы замолчали.
Он всегда умел уходить так, что всем хотелось вскочить и побежать за ним следом, вернуть его. А это, я считаю, дар божий — уметь уйти так вовремя, чтобы всем захотелось тебя вернуть.
— Я полагаю, мы научимся говорить тогда, когда перестанем жить на минуту. Такова цена.
— Значит, говорить — смертельно?
— Говорить — это почти как воскрешение по отношению к жизни. Когда мы говорим, мы живем другой жизнью, чем тогда, когда не говорим. Итак, жить, разговаривая — значит пройти через смерть в жизни, когда мы не разговариваем.
Мою жизнь всегда отягощали издержки домашнего воспитания, воспитания, я бы сказала, перегруженного традициями восточной вежливости и приветливого уважения ко всем — к старцам, к соседям, к знакомым, к незнакомым, к еле знакомым тем более, ведь они вроде бы знают тебя, но знают недостаточно, не дай бог, составят о тебе превратное мнение...
— Я не привык открывать рот, если нечего сказать по делу.
— Если бы все говорили только по делу, человечество давно бы утратило дар речи.
Единственный способ для актера оставить за собой хоть какой-то кусочек личного пространства – молчать. Проблема в том, что по контракту я должен все время с кем-то говорить.
Некто сказал:
— Человек молчит — разум спит, человек говорит — разум бодрствует. Когда то и другое в меру — разум достоин похвалы.
Отсюда следует, что и бодрствование, и сон, и молчание, и разговор — все должно идти на пользу человеку.
Cлайд с цитатой