Я так отчаянно люблю жизнь, что это для меня не может кончиться плохо.
Кoнeчнo, случай России тяжелее не столько из-за строгости приговоров, сколько из-за того, что государство, вместо того, чтобы самоустраняться согласно великолепной идеологии Маркса, всё больше укрепляется — через бюрократию, милитаризм, полицию и т. д.
Любая формальная, то есть являющаяся официальным учреждением, религия, не только не обязательна для улучшения мира, а, наоборот, мешает ему.
Юное существо, только-только ступившее на путь любви,
олицетворяет собою жизненность мира.
Весь мир появляется вместе с ним; возникает и исчезает
в разных обличиях. Что ни возьми, все остается нетронутым,
и можешь обегать полгорода, но его уже не найдешь;
свершилось, повторение — ритуал. Ничего не поделаешь,
одиночество еще больше, коль скоро целые толпы
ждут своей очереди: в самом деле, растет число навсегда ушедших, —
уход — это бегство, — и завтрашний день нависает над нынешним днем
долгом, уступкой желанию умереть.
Умереть совершенно необходимо. Пока мы живы, нам недостает смысла, а язык нашей жизни (с помощью которого мы выражаем себя и потому придаем ему столь большое значение) непереводим: это хаос возможностей, это непрерывный поиск связей и смыслов. Смерть молниеносно монтирует нашу жизнь, она отбирает самые важные ее моменты (на которые больше не могут повлиять никакие новые, противоречащие или не соответствующие им поступки) и выстраивает их в некую последовательность, превращая наше продолжающееся, изменчивое и неясное, а значит, и не поддающееся языковому описанию настоящее в завершенное, устойчивое, ясное и, значит, вполне описуемое языковыми средствами (в рамках Общей Семиотики) прошедшее. Жизнь может выразить нас только благодаря смерти.
Cлайд с цитатой