Нил Гейман. Океан в конце дороги

Другие цитаты по теме

Когда я был мальчишкой, нас мало что связывало, и наверняка тогда для него я был разочарованием. Он не хотел сына-книжника, живущего в своем собственном мире. Ему нужен был сын, который делал бы все, что и сам он делал когда-то: плавал, боксировал, играл в регби, упоенно гонял на машине, а получился невесть кто.

Я был обычным ребёнком. То есть я был эгоистом и несколько сомневался в существовании того, что «не-я», зато верил, твёрдо верил, непоколебимо, что важнее меня нет ничего на свете. Ничего важнее, чем я сам, для меня не существовало.

Я сказал: «Мне не нравится, когда ты кричишь на меня».

«А мне не нравится, когда ты ведёшь себя, как зверёныш!» — заорал он, и я заплакал, и слёзы ручьём побежали по моему лицу, мне захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда.

За последние несколько часов я видел вещи и похуже. Я вдруг понял, что мне наплевать. Я поднял глаза на тёмную фигуру, держащую фонарь, и сказал: «Ты чувствуешь себя большим и сильным, когда доводишь ребенка до слез?», и тут же горько пожалел об этом.

Она предпочла бы знать, где другая мама: ведь если той нет нигде, она может быть где угодно. И в конце концов, всегда больше боишься того, чего не видишь.

«А сколько тебе лет на самом деле?» — спросил я.

«Одиннадцать».

Я подумал немного. Потом снова спросил: «И сколько уже лет тебе одиннадцать?»

Она улыбнулась мне.

Сказать, что Ричард Мэхью страдал от акрофобии, было бы не совсем верно, – это все равно что утверждать, что Юпитер крупнее утки.

В моем сборнике мифов Древней Греции было написано: нарцисс назван по имени одного красивого юноши, настолько прекрасного, что он влюбился в самого себя. Увидев свое отражение в воде, он так и не смог оторваться от него и в конце концов умер, а богам пришлось превратить его в цветок. Я читал, и мне представлялся самый прекрасный цветок в мире. Как же я был разочарован, узнав, что это просто белый нарцисс.

Все выглядит иначе, чем изнутри. И ты. И я. Люди гораздо сложнее.

– Я не боюсь упасть, – сказал он самому себе. – Я боюсь того, когда перестаешь падать и наступает смерть.

Впрочем, он знал, что лжет. Боялся он самого падения… тщетного размахивания руками, кувыркания в воздухе, сознания того, что он ничего не может поделать, что никакое чудо его не спасет…

Время от времени я бросал орех в середину пруда — пруда, который Лэтти Хэмпсток называла...

Морем...