Валентин Пикуль. Фаворит

Другие цитаты по теме

— Ну, как она сей день? — спросил полицмейстер.

— Злая... По причине отказа Руссо поселиться в Гатчине. Ему, видишь ли, климат наш не по нраву. Мне он тоже не нравится, но я смирился — живу... Мы, русские, не от климата помираем!

—  А я жалею, что не мужчина и не служу в армии.

В таких случаях доза лести крайне необходима.

—  Вы легко достигли бы чина фельдмаршальского!

— С моим-то драчливым характером?  — хмыкнула Екатерина.  — Что вы, посол! Меня бы пришибли еще в чине поручика.  — Прощаясь с Дюраном, она вдруг в полный мах отвесила ему политическую оплеуху.  — Я не знаю, как сложатся мои дальнейшие отношения с Версалем, но можете отписать королю: французы способны делать в политике лишь то, что они могут делать, а Россия станет делать все то, что она хочет делать...

Сразу же после свадьбы Петр признался, что безумно влюблен во фрейлину императрицы Катеньку фон Карр.

—  На что вам еще и фрейлина, – хмыкнула Екатерина, – если и со своей-то женой вы не знаете что делать.

—  Ты дура... дура, дура! — закричал Петр.

Я достаточно пожил в России — здесь трудно жить, но дышится легче, чем в Европе...

... графиня Прасковья Брюс вопросительно взирала на свою царственную подругу. Екатерина сама поделилась с нею первыми женскими впечатлениями:

— Плохо, если много усердия и очень мало фантазии...

Брюсша поняла: Васильчиков  — лишь случайный эпизод, и долго корнет не удержится, ибо в любви без фантазии делать нечего.

— А когда ты решилась на это, Като?

— Когда сильно рыдала, прощаясь с Орловым...

— Мужчины верно делают, что слезам нашим не верят!

Но никто не знал, как избавиться от многолетней свалки мусора на Дворцовой площади. Выручил сообразительный барон Корф:

—  Завтра утром здесь можно будет гладить белье...

Через герольдов оповестили окраины, что никому не возбраняется брать с дворцовой стройки все, что там лежит, и наутро перед Зимним образовалась гладенькая площадь: бедные горожане не только хлам, но даже кучи извести растащили.

Иноземные послы отмечали бесправие русского народа с таким оголтелым возмущением, как будто в их монархиях народы процветали в блаженстве свободы и равноправия!

—  Но ваше стремление со времен Петра Первого к расширению стало уже хроническим и... опасным. На опыте своей страны я знаю, как это трудно  — уметь остановиться. Допускаю, что вам предел знаком, но знают ли предел ваши генералы?

—  В чем вы нас подозреваете? – оскорбленно вопросил Горчаков. – У нас в России есть такие места, где ещё не ступала нога человека, и мы, русские, все еще надеемся встретить в Сибири живого мамонта. Неужели в мудрой Англии думают, что Россия озабочена приращением земельных пространств?

—  Вы и так безбожно распухли,  — съязвил Нэпир.

—  Наша опухоль  — наследственная, в отличие от вашей  — всегда чужой, развитой в меркантильных интересах...

А с востока Россия ещё не ведала своих пределов, но русских видели плавающими по Амуру и Юкону, они – за океаном! – гостили в дымных вигвамах индейских вождей, с ружьями россияне проскакивали через знойные прерии Калифорнии... Империя! Но империя столь быстро растущая, что русские не успевали ставить заборов.

По всем расчетам, страна должна или разрушиться, или пойти в кабалу к странам богатым, вроде Англии. Но, в нарушение всякой логики, Россия выживала  — и обязана в этом неисчислимым богатствам природы, поразительной стойкости народа, умеющего есть в три горла, но умеющего и сидеть на корке хлеба.