— Ты выглядишь старше. Старше и куда уродливей.
— Значит, я стал больше походить на тебя.
— Ну и воняет же от тебя. И вообще, ты самый уродливый, самый волосатый и самый вонючий ублюдок, которого я когда-либо видел. Мне бы следовало бросить тебя крабам, но какой приличный краб не почувствует к тебе отвращения?
— Тебя послал Альфред?
— Да, но я бы ни за что не согласился тебя искать, если бы знал, в какое грязное дерьмо ты превратился. Рад видеть тебя, Утред Рагнарсон.
— Здесь все записывают. Буквально все! Ты умеешь читать?
— Умею, и читать, и писать.
— А сколько раз в жизни тебе это пригодилось?
— Ни разу.
— Тогда зачем монахи постоянно что-то пишут?
— Просто вся их религия записана. А наша — нет.
— Записанная религия? Это как?
— Ну, у христиан есть специальная книга, в которой записана вся их религия.
— А зачем это нужно?
— Не знаю. Просто христиане записывают ее, и все. Ну и еще, конечно, они записывают законы. Альфред любит составлять новые законы, и их надлежит обязательно заносить в книги.
— Если люди не могут запомнить законы, значит законов этих слишком много.
Я верил, что люди, которых мы убиваем, неразрывно связаны с нами. Нити их жизни, ставшие призрачными, богини судеб сплетают с нашими нитями, и ноша убитых остается с нами, чтобы преследовать нас до тех пор, пока острый клинок не перережет наконец и нашу жизнь
Мы ищем будущее. Смотрим в туман и надеемся увидеть вехи, которые придадут смысл нашей судьбе. Всю свою жизнь я пытался понять прошлое, потому что оно было таким славным. Мы видим остатки этой славы по всей Британии. Видим огромные мраморные дома, сделанные римлянами, мы путешествуем по дорогам, которые они проложили, по мостам, которые они построили, и все это медленно исчезает. Мрамор трескается на морозе, стены рушатся.
Мир — это замечательная штука, но мир мы получим только тогда, когда наши враги будут бояться затеять войну.
Этот юноша так радостно встречал каждый новый день, как будто не ждал от него ничего, кроме счастья, и в его компании жизнь каким-то чудесным образом казалась ярче и привлекательнее.
— Финан, вон то — дым?
— Кто его знает, господин. Будем надеяться, что да.
— Надеяться, что это дым?
— Если мир затянется, я сойду с ума.
Все эти люди были частью моей жизни, струнами, натянутыми на раму по имени Утред, и влияли друг на друга, и все вместе исполняли музыку моей жизни
Законы — лишь выражение надежды, потому что реальностью были бурги, стены, копья на укреплениях и блеск шлемов на рассвете, страх перед облаченными в кольчуги грабителями, стук копыт и вопли жертв.
Cлайд с цитатой