– Он до сих пор любит тебя.
– Это болезнь.
Мы всегда соблюдали крайнюю осторожность. Но однажды утром я проснулся, а он выложил свои машинки и иглы... и набрал полный шприц крови из вены... собирался всадить его в меня.
Я просто посмотрел ему в глаза и сказал: «Люк, что ты делаешь?», а он ответил: «Я хочу, чтобы ты любил меня вечно», – и заплакал.
Спроси меня что угодно. Спроси, как я проблевался чуть не до желудочного сока, когда первый раз разрешил ему вставить мне. Спроси, как он вошел мне в рот и я чувствовал вкус смерти, расплескавшийся на языке, текущий вниз по гортани, проникающий во все ткани. Спроси меня про телефонные звонки, которые длились до рассвета, а клейкая от слез и пота трубка липла к уху. Спроси все, что хочешь. Пожалуйста, пап, спроси что угодно, кроме этого.
И что же мне делать с оставшейся жизнью? Жить на шее у родителей, писать дневники, ходить на танцы, ловить кайф, ложиться под кого попало? Звучит неплохо. А что, если мне осталось, скажем, пять лет?
Я просто посмотрел ему в глаза и сказал: «Люк, что ты делаешь?», а он ответил: «Я хочу, чтобы ты любил меня вечно», – и заплакал.
Часть его души болезненно воспринимала чужеродное вторжение, другая часть пала на колени и рыдала от благодарности, что более не одинока.
Нас могут обвинить за то, что мы сосем члены, но по крайней мере нас не могут обвинить в производстве на свет таких же членососов.
Cлайд с цитатой