Наталья Калинина. Зеркальный лабиринт

Не знаю, кто он – маг, сеющий волшебство в души, алхимик, выводящий в сердцах формулу абсолютной любви, повелитель стихии эмоций или колдун, нотами заклинаний подчиняющий себе… Мне уже не нужно было заглядывать ему в душу, чтобы узнать, есть ли на ней черные пятна – его голос снимал с нее все грехи и исповедовал наши души.

0.00

Другие цитаты по теме

Находясь рядом с ним, я боюсь заглядывать в будущее – а что если он, как своенравный хищник, уйдет на волю, едва лишь почувствует попытку его «одомашнить»?

Кофе — это ещё четверть часа, на которые можно отодвинуть разлуку.

Беда не в том, что ты делаешь, а в том, что я это забуду и… продолжу тебя любить. Где бы я ни находилась. С кем бы ты ни был.

Какой бы гранитной ни казалась изначально любовь, может настать день, когда один поступок или слово сотрут её в пыль.

Я жила в ожидании его. Я знала, что рано или поздно он придёт – в этой или другой жизни.

Моя душа — это струны гитары, которой касаются его пальцы. Не будут они их трогать, и она замолчит. Я впала в неизлечимую зависимость от его голоса — не буду его слышать и умру от ломки.

У нее футболка сбилась набок, и, как боровик после дождя, выглянуло на свет одно плечо. Казалось бы, плечо — какой пустяк, какая мелочь, мало ли чужих плеч в нашей жизни. Но я всматриваюсь в него, потому что сейчас это эпицентр моей жизни. Всматриваюсь до посинения, потому что не знаю, что можно сказать. И открываю для себя новую науку. Географию плеча. Это ведь целый огромный мир, старинная пиратская карта, где родинками помечены клады поцелуев, где у каждой царапинки, каждой шероховатости своя история рождения, взросления, становления. А яростно-алый цвет крови под тонкой кожей не дает проступать глубинно-синему цвету души.

Холодная трезвость гораздо лучше, чем чувства, выжигающие душу дотла и превращающие сердце в пепел.

Любить бога было легко, как легко любить идеал. Жертвенность казалось красивой и радовала возможностью любоваться собой, а отказ от реальности был удобен и не требовал никаких действий и решений. Но любовь есть любовь, и однажды ее чувство потребовало большего. Оно потребовало рук, способных прикасаться и сжимать в объятиях, оно потребовало губ, умеющих целовать, оно пришло к простому выводу бытия: к ценности ношеной блеклой рубашки, под которой изгиб груди прячет дыхание и сердцебиение настоящего, живого, осязаемого человека. Человека, который был ее богом.