... аристократия византийская была весьма горазда помахать клинками. Тоже понятно: в стране, где редко какой владыка умирает своей смертью, знати всё время приходится собственноручно обороняться от подосланных убийц. Хочешь жить — умей вертеться. В данном случае — с боевым железом.
Сколько на тренировках гридь не гоняй, а настоящего боя учебный не заменит. Опять-таки отроки-волчата должны крови попробовать. Почувствовать, что не зря они стрелами по мишеням били да мечами намахивались так, что за ужином чашку до рта не донести. Вот, когда брызнет из-под клинка настоящая вражья кровь и гадина, пришедшая грабить твою землю, убивать и насиловать, захлебнется криком и хряпнется оземь, тогда и понимаешь — не зря! Есть силушка. И можешь ты платить отныне за обиду железом. Сполна. Сдачи не требуется.
А кто найдёт папоротников цвет, тому все тайное откроется: клады, схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и даже самой Морены-Смерти… — Мыш закатил глаза и всей своей веснушчатой мордашкой изобразил ужас и восхищение. — А цветёт он, папоротник то есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя.
Не торопится, гад. Удовольствие получает. Куражится. Опытный боец противника просчитывает на раз. Вот и Санька он просчитал. И счел проигравшим. Как там, в Библии? «Мене, мене, текел, фарес…» – подсказала безупречная память. «Взвешен, исчислен и найден слишком легким».
Рагух поглядел на друга… и внезапно ударил его по плечу.
— Хочешь от меня избавиться? — засмеялся он. — Не выйдет! Я остаюсь.
— Отлично! — Машег улыбнулся. — С тобой мы их точно побьем!
— Вы сошли с ума! – заявила Элда, с большим неодобрением слушавшая монолог Рагуха . — Вдвоем — против трех сотен! Зачем тебе вообще драться? Забирай все, и уходим!
— Молчи, женщина! – произнес Машег. – Ты не понимаешь, что такое честь!
— Зато я понимаю, что такое жизнь! Можешь сжечь усадьбу и сады с виноградником, если не хочешь оставлять их врагу!
— Вот! — Машег повернулся к Рагуху. — Сколько лет живет со мной, а так и осталась нурманкой.
В бою никто не любуется твоей мощью. Вокруг не толпятся зрители, которые жаждут поглядеть, какой ты герой. В бою тебя просто хотят убить. И будь ты хоть какой ловкач помахать мечом, когда ты устанешь, то утратишь и мощь, и быстроту. И тогда тебя прикончит любой, кому хватило ума поберечь силы.
Сын — молодец! Усвоил один из главных принципов власти: слабые должны бояться, а сильные — верить.
... незадолго до смерти Сталина одну из ключевых ролей в государстве занял Михаил Андреевич Суслов. Оглядываясь назад, мы можем определить, в чём была главная ошибка Суслова. Он намертво законсервировал государственную идеологию в том виде, в каком она существовала при Сталине, и в течение всей своей жизни ревностно следил, чтобы это состояние не менялось, — а Суслов прожил, как известно, до января 1982 года... Результатом стало то, что на протяжении более чем сорока лет государство с точки зрения развития политической модели не продвинулось никуда.
Богато украшенные барочные фасады здания бургомистра я хоть и вижу впервые, но мне они нравятся.
— Ну ладно, – согласилась Квара. – Это был удар ниже пояса. Но таким же ударом была и отправка сюда именно тебя, чтобы вытащить из меня информацию. Игрой на моих чувствах.
— Чувствах?
— Потому что ты… ты…
— Калека, – закончил за нее Миро. Он не думал, будто жалость лишь все усложнит. Вот только что он мог с этим сделать? Что бы он не делал, будет делать это как инвалид.
Cлайд с цитатой