Предстояло научить ее думать о любви, как о благодати, которая вовсе не является средством для чего-то, но есть сама по себе начало и конец всего.
Он тоже пытался утопить свою давнюю боль в чужих разбитых сердцах.
Предстояло научить ее думать о любви, как о благодати, которая вовсе не является средством для чего-то, но есть сама по себе начало и конец всего.
Его личный ад, длившийся более полувека, уготовал ему еще много смертельных испытаний, которые он намеревался встретить с еще большим жаром, большими страданиями и большей любовью, чем все предыдущие, потому что они — последние.
Так было всегда: что бы ни случилось, доброе или дурное, всякое событие у него так или иначе связывалось с нею.
Никогда до того момента не осознавала она так ясно тяжесть и огромность драмы, которую сама породила, когда ей едва исполнилось восемнадцать, и которая должна была преследовать ее до самой смерти. И она заплакала, заплакала в первый раз с того дня, как стряслась эта беда, и плакала одна, без свидетелей, ибо только так она и умела плакать.
Так было всегда: что бы ни случилось, доброе или дурное, всякое событие у него так или иначе связывалось с нею.
Не догадываясь, что я лежу под обломками горы Камо,
Моя жена все еще ждет меня.
***
Сегодня, сегодня! Изо дня в день я ждала тебя,
А теперь они говорят, что ты засыпан раковинами реки Исе.
Но не было в эти времена ни одного заезжего иностранца, ни одного случайного приятеля или друга, которому бы он не говорил: «Я уйду туда, где меня любят».
Я всегда считал, что выражение умереть от любви — не более чем поэтическая вольность. В тот вечер, возвращаясь домой без кота и без нее, я убедился, что не просто можно умереть, но что я сам, старый и без никого, умираю из-за любви.
И еще я понял, что правда и другое: ни на что на свете я не променял бы наслаждение своим страданием.