Когда вы находитесь во власти эгоистического чувства — будь то радость, торжество, сладострастие, надежда или лютая скорбь, досада, гнев, страх, подозрительность, ревность, — то знайте, что вы очутились в когтях дьявола. Как очутились вы — это безразлично. Вырваться из них необходимо, но как — это опять таки безразлично.
Что-то шевельнулось на дне души, что-то упрятанное глубоко, начинало пробиваться сквозь оскорбленное самолюбие и холодную расчетливость. Скарлетт становилась взрослой, и новое чувство рождалось в сердце ее, чувство более сильное, чем тщеславие и своеволие эгоизма.
Тело людишки покрывают одеждой, а эгоизм и зависть — болтовней о прекрасных чувствах. Сумей сорвать тряпки и вот они перед тобой, нагие и послушные.
— Ты была права, я пытаюсь вернуться к прежней жизни, сыграть наши величайшие хиты, ведь я избегаю необходимости разобраться с текущими проблемами. С моими чувствами к тебе. Я боялся... боялся, что... ты не захочешь меня, потому что видела лишь некоторые мои грани. И если ты увидишь их все, узнаешь меня целиком, то сбежишь.
— Люцифер...
— Детектив, это правда. Моя другая сторона плохая, даже чудовищная, но ты хотела правды, и ты заслуживаешь правды. Сейчас я не могу тебе это показать, поэтому я просто скажу тебе это. Детектив... Хлоя, я дьявол.
— Нет, это не так. Для меня — нет.
В смерти эгоизм подвергается, вследствие уничтожения собственной личности человека, полнейшему расстройству и раздроблению. Смерть поэтому представляет поучение, которое дается эгоизму ходом естества.
(В минуту смерти эгоизм претерпевает полное крушение. Отсюда и страх смерти — поэтому смерть есть величайшее поучение эгоизму, привносимое природою вещей.)
— «Ты научил меня любить, теперь же учишь забывать о счастье!» Я попрошу наших девочек спеть мне эту грустную песню и буду оплакивать вместе с тобой нашу любовь.
— Я не хочу ничего оплакивать.
— А я не хочу забывать.
Но я всем потом своим, всеми неврастенично-гнойными ранками душонки своей, перепачканными идеальностью, любил и жалел ее, видя в ней живехонький, маленький клочочек своего «я», обиженный, задерганный и одетый в эстетически-женскую форму. Поглаживая ее властительно-белую кожу на бедре (и тихо маразмируя при этом), я точно гладил собственное сердце. Мне было так приятно видеть себя вовне себя и в то же время хотелось пожрать этот комочек моего «я», вобрать его в себя.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Cлайд с цитатой