Ещё раз нажав на кнопку, я включил музыку. Она была невероятна — реквием по живым, которых оплакивают, как мертвых.
— Врасплох? Комету невозможно застать врасплох, сэр. Она неживая, ей всё равно.
— Но я-то живой, и мне не всё равно.
Ещё раз нажав на кнопку, я включил музыку. Она была невероятна — реквием по живым, которых оплакивают, как мертвых.
— Врасплох? Комету невозможно застать врасплох, сэр. Она неживая, ей всё равно.
— Но я-то живой, и мне не всё равно.
— Не умер ли Бог? — начал он. — Извечный вопрос. Однажды, услышав его, я рассмеялся и ответил: «Нет не умер, просто задремал под вашу пустую болтовню».
Мать выпекала детишек, как пирожки, всего напекла их дюжину; самым пресным и незатейливым вышел старый Джон Рэдли. Я не ошибся: старый. В десять лет сделался пожилым, а к тринадцати — и вовсе стариком.
Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги – в подслащенные помои.
Часто, сидя на берегу, он играл свои наиболее жалобные мелодии и утверждал, что море затихало, чтобы послушать их.
Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги – в подслащенные помои.
Говорят, если хочешь написать рассказ, не определяй заранее его тему. Пиши — и только. Когда напишешь, узнаешь, о чем он.
Музыка придает чувствам огонь, жар в груди. Когда ты не можешь полностью выразить свои чувства словами.