Борис Акунин. Пелагия и чёрный монах

Другие цитаты по теме

— Это в вас, владыко, мужская ограниченность говорит. Мужчины в своих суждениях чересчур полагаются на зрение в ущерб прочим пяти чувствам.

— Четырём, — не преминул поправить Митрофаний.

— Нет, владыко, пяти. Не всё, что есть на свете возможно уловить зрением, слухом, осязанием, обонянием и вкусом. Есть ещё одно чувство, не имеещее название, которое даровано нам для того, чтобы мы могли ощущать Божий мир, не только лишь телом, но и душой. И даже странно, что я, слабая умом черница, принужденнна вам это изъяснять. Не вы ли множество раз говорили об этом чувстве в проповедях, и в частных беседах?

У каждого из нас своя собственная норма. И долг индивида перед самим собой — подняться выше этой нормы. Человек тем и ценен, тем и интересен, ... если угодно, тем и велик, что он может меняться к лучшему. Всегда. В любом возрасте, после любой ошибки, любого нравственного падения. В саму нашу психику заложен механизм самосовершенствования. Если этот механизм не использовать, он ржавеет, и тогда человек деградирует, опускается ниже собственной нормы.

Душа — как вода. Ударит мороз — становится холодной и каменно твердой. Кажется, что это навсегда, что зима никогда не закончится. Но приходит весна, и камень тает, сочится капелью, растекается влагой, которая под лучами горячего солнца начинает нагреваться.

Душе, как и физическому телу, легче дается падение, чем подъем...

А эта бесстыдная голь

Души, ежедневно распятой!

О, как увлекательна боль,

Когда она рифмами сжата!

И каждый примерить спешит, —

С ним схожа ли боль иль не схожа,

Пока сиротливо дрожит

Души обнаженная кожа.

— Была одна душа, которую я мучил в Аду. И, как хороший мазохист, он командовал этим. «Жги меня». «Заморозь меня». «Причини мне боль». Так я и делал. И это продолжалось веками до того дня, пока по какой-то причине он не пропустил своего ежедневного наказания. И когда я вернулся... Он плакал. «Пожалуйста, мой король», говорил он. «Не забывайте обо мне снова. Обещаю, я буду хорошим». И тогда я осознал, что он настолько полон ненависти к себе, в нём нет ни крупицы самоуважения, что моя жестокость не имела значения. Если я обращал на него хоть немного внимания, это предавало значение его... Бессмысленному существованию.

— Зачем ты это мне рассказываешь?

— Потому что он напоминает мне о тебе. Ты думаешь, я изменился? Ты, бывший ангел, жалкий и бессильный, не придумал более позорного способа дожить свои дни, кроме как надеяться на подачку от меня, которая напомнит тебе о днях, когда ты был важен.

— Я знаю, что ты делаешь. Можешь убить гонца, если нужно. Но просто знай, что я рядом.

Он бы отдал своё сердце, чтобы вернуть ей душу.

Ястреб всегда над вечерними облаками.

Как ему, должно быть, печально!

В безмолвии ветра его цепким крыльям нет отдыха.

Что ты такое, моя душа-ястреб?

Что ты такое, моя, кружащая в небе, тоска?

Мой спутник на дороге, в пустых полях -

И тебе, должно быть, одиноко?

Мы вместе идём по лугам под треск кузнечиков,

Но не перемолвимся ни словом.

Что ты такое, моя душа-путник?

Что ты такое, моё одиночество?

Я, конечно, не хочу сказать, что ум и печаль – это гири, которые не позволяют нам воспарить над нашей жизнью. Но, видно, это тяжелое, как ртуть, вещество с годами заполняет пустоты в памяти и в душе.

Те самые пустоты, которые, наполнившись теплой струей воображения, могли бы, подобно воздушному шару, унести нас в просторы холодного весеннего ветра.

Бесконечные блуждания души. Бесцельные желания... Жалкий экстаз. Жалкая самозащита. Жалкий самообман. Пламенем охватывающее тело раскаяние оттого, что утрачено время, утрачено многое. Пустые годы жизни. Жалкая праздность юности. Обида на жизнь за то, что она никчемна... Комната на одного... Ночи в одиночестве. Эта отчаянная пропасть между тобой и миром, людьми... Зов. Зов, который не слышен. Пышность снаружи... Показная знатность... И все это я!